Найди меня в темноте
Шрифт:
Очень хочется пить.
Она проверяет кончиками пальцев рану на затылке. Не кровоточит уже. Только неприятно слиплись волосы от запекшейся крови. Ей нужна вода. И может, здесь осталось что-нибудь из антисептиков. Она не помнит, откуда у нее рана на затылке, но ее определенно нужно обработать. Но сил нет даже встать с пола… Сил совсем нет.
Мне больно. Мне плохо… мне так плохо…
– Угу, валяться на грязном полу гораздо лучше. И сдохнуть на журнале с голыми бабами среди мусора и чьей-то блевотины тоже.
Она
– Тут нет блевотины, - возражает она. А сама поворачивает голову в другую сторону, чтобы убедиться, что она права.
– Неважно… Хочешь сдохнуть так? Давай… подыхай. И будешь бродить в этой долбанной кабине. Пока какой-нибудь мудак не откроет дверь и вломит тебе прямо в башку. И будет еще одна мертвая девочка. Одной больше… одной меньше – какая разница, да?
– Фу, - она устало закрывает глаза. А он только пинает ее носком ботинка…
…и она перекатывается на другой бок. Потом видит, в углу кухни стоят банки. Стеклянные банки. А в них есть вода. Или что-то похожее. Надо просто доползти до этого угла и проверить. И она ползет. Потому что почти все силы остались в минувшем дне, когда шла через лес к этой кабине, пытаясь уйти от ходячего.
Это действительно вода. Кто-то заботливый собрал сразу несколько банок. Пять кварт и три галлона. Они стоят рядышком с кухонным шкафчиком. Вода противно теплая, но питьевая. И она готова поклясться, что это самая вкусная вода в мире. Она пьет и пьет. Все никак не может напиться. Оказывается, это настоящее блаженство – пить воду…
Потом она лежит на полу и смотрит на кусочек звездного неба, который видит через окно кухни. И снова чувствует себя живой.
Я хочу жить! Жить!
Ей по-прежнему жарко. Она чувствует, словно горит в огне. Он медленно пожирает ее, начиная с пальцев на ногах и заканчивая головой, в которой по-прежнему беснуется боль. Ей кажется, что она уже привыкла к ней. К боли. Своей неизменной спутнице…
Где вы, спрашивает она у звезд, которые мигают ей с вышины. Где вы? Почему я одна? А потом спрашивает в тишину охотничьей кабины, сама не понимая, к кому обращается.
Где ты? Где ты? Ты мне так нужен сейчас…
Утром, когда она просыпается, ей уже не жарко. Ей холодно. Ее колотит. Она пытается закрутится в кардиган, но он не помогает. И вот сейчас она чувствует невыносимую вонь, которая идет от ее тела. А потом плачет, лежа на грязном полу, свернувшись в клубок. Потому что нет сил… нет сил даже на то, чтобы стянуть с себя грязные джинсы и обтереться тряпкой. Потому что нет сил даже доползти куда-то с этого места. Господи, как это невыносимо – быть такой грязной… И такой беспомощной. На этот раз плачет. Действительно плачет. Слезы текут из ее глаз. Значит, обезвоживание уже отступает….
Ей нужна еда. Понимание этого приходит еще через день. Нужна еда. Иначе она сдохнет здесь, как сказал ей он. Она тянется к ящичкам и открывает их, переползая от одного к другому. Пусто. Совершенно пусто. Кто-то уже подчистил все. Правда,
Может, в верхних что-то осталось? Но верхние ящички для нее сейчас недостижимы, как вершина Эвереста. Она пытается подняться, опираясь слабыми руками о нижние шкафчики и столешницу. Но голова начинает болеть просто невыносимо, и она садится снова на пол.
Не могу… Я не могу…
Но плакать нельзя… это силы… силы терять нельзя.
Как меня зовут? Кто я? Почему у меня рана на голове, из-за которой, видимо, так болит все? И где они? Почему они не со мной? Они ведь были… я это знаю… черт, как меня зовут?
Ей снова жарко. Невыносимо жарко. Она чувствует, как с нее градом течет пот. По-хорошему бы проползти в спальню и стащить покрывало или одеяло с постели. Но она не уверена, что такое длинное расстояние – из кухни в спальню, футов двенадцать максимум – ей по силам сейчас. У нее жар. Она проверяет пульс и ощущает, как бешено бьется тонкая ниточка у нее на запястье. Надо обтереться водой… только думает об этом и теряет сознание.
Она не понимает, где находится. Ровный квадрат асфальта. Сетчатый забор. Перед забором пустое пространство, заросшее травой. А еще она видит кресты. Могильные кресты. За сетчатым забором лес, над верхушками которого медленно плывет ярко-красное солнце. Ощущает движение рядом, поворачивает голову и видит отца. Каким был в тюрьме. У него борода и короткий хвостик на затылке. И глаза уже не так светятся, как раньше. Значит, они на тюремном дворе, приходит откуда-то понимание.
Они просто стоят и смотрят на могилы. В полном молчании. На брошенные могилы. Потому что живых на всем пространстве около тюрьмы нет. Одни мертвые. Те, что лежат в могилах, и те, что бродят в траве тенями.
– Нужно уходить, Бэт, - слышит она в своей голове хриплый мужской голос. – Нужно уходить…
Я Бэт! Открывает она глаза. Ощущая легкую эйфорию от того, что вспомнила хоть что-то. Меня зовут Бэт.
А потом переводит взгляд в дверной проем и видит ее. Она точно так же сидит на полу. Правда, прислонилась спиной к кровати и склонила голову на край постели. На ней утепленная рубашка, грязный белый топ и джинсы. Высокие сапожки черного цвета. Так похожие на ее собственные. Спутанные каштановые волосы. Правильные черты лица. И дырка в виске от пули…
От страха сразу же подскакивает пульс. И начинает биться где-то в затылке. Она смотрит и смотрит и не может отвести взгляда от своей соседки по домику.
– Это всего лишь долбанный трупак. Глупо бояться сейчас трупака с пулей башке, который не хочет тебя сожрать. Давай, не тупи… Не смотри на дыру в башке, Бэт! Смотри вниз! Рюкзак у кровати, видишь? Там, в рюкзаке, может быть жратва. Давай же! Тебе надо сейчас пожрать. Иначе сдохнешь. Ты хочешь сдохнуть? Это просто трупак… Оторви задницу и ползи к рюкзаку.