Найди меня в темноте
Шрифт:
– Это всего лишь трупак, - говорит она себе. – Всего лишь трупак…
Но до самого трупа не доползает. Подхватывает от дверей в спальню лямку и тянет на себя, стараясь не обращать внимания на то, как стучит в голове. Потом прячется за стеной от взгляда этого трупа, который, как ей кажется, сейчас смотрит укоризненно на нее. Почему-то именно этот мертвец вдруг заставляет почувствовать неловкость и легкую нервозность.
Смена белья. Пара чистых топиков и рубашка. Упаковка
Леденцы… Горман… Джоан… кто это? Они? Те, другие? Нет, это не они.
Потому что при имени Горман начинает стучать в висках, и она снова валится в темноту.
Потом несколько дней и ночей таких похожих друг на друга. Медленно перетекающих один в другой. То холод, от которого ее просто колотит. То жар, от которого тяжело дышать, и пот течет градом. Она пьет воду и сосед леденцы. Потому что от шоколадок тошнит. Она с трудом успевает притянуть к себе какую-то коробку, потому что в голове четко возникает его голос.
– …сдохнуть на журнале с голыми бабами среди мусора и чьей-то блевотины…
И плачет. Безмолвно. Потому что ей страшно. Страшно умирать в этой кабине одной. Как умерла ее соседка. Страшно, что она умрет, обратившись, и тогда будет ходить в одном лифчике, загаженных джинсах и окровавленным колтуном на голове вместо волос.
– Кончай разводить долбанную мокроту. И не спи!
– Отстань. Тебя нет. Я схожу с ума. Я просто схожу с ума.
– Как тебе это? Есть я?
Легкий толчок носком ботинка в обнаженный бок. Отчего в голове тут же взрывается боль огненным приступом и растекается по венам лавой, наполняя каждую клеточку тела невыносимой болью.
– Я тебя ненавижу…! Тебя нет…
– Как…
– Нет! Не надо! Я все поняла… только не надо…
– Поднимай свою задницу. Надо промыть рану. У тебя рана на башке, не забыла? Надо снять с трупака шмотки. Хотя бы рубашку. Скоро зарядят дожди и холода. И ты здесь точно сдохнешь. А может, ты хочешь и дальше вонять, как…
– Иди к черту! К черту! Тебя нет… тебя нет…
– Как тебе это? Есть я? Как тебе, Грин? Не спи, Грин! Не засыпай! Поднимай задницу свою костлявую. Делай хоть что-то, твою мать… иначе ты сдохнешь! Ты просто сдохнешь здесь!
– К черту! – это были первые слова, которые она смогла произнести. Глухо и хрипло. Как карканье. Но так отчетливо. К ней вернулся голос. Спустя столько дней. Она уже начинала думать, что останется немой навсегда. И никогда больше не будет петь.
Я пела?
Я Бэт, и я пела.
– Охренеть, правда? Как охренительно полезно это сейчас…
А
Она поднимает руку и видит шрамы на своей руке между браслетами. Она резала себе вены.
Она слабая. И он ненавидел ее….
– Ты сильная. Ты охренительно сильная, Грин, - говорит он со странной интонацией в голосе. Он стоит сейчас у окна к ней спиной. И она видит крылья на спине его жилета.
Он кто? Ангел? Ангелы не бывают такими. Грубыми. Резкими. Такими жестокими.
– Поднимай свою задницу с пола. Будешь тупо лежать – сдохнешь. Поднимай задницу. Ты орала когда-то, что ты можешь. Докажи это, Грин. Или все это была долбанная болтовня? Или ты все-таки еще одна мертвая девочка?
– Иди к черту! Просто иди к черту… За что ты так ненавидишь меня? Почему всегда так ненавидел? Почему?
– Ты идиотка, Грин. Ты долбанная идиотка. Я не разговариваю с идиотами. Долбанная трата времени. Скоро трупак в спальне начнет гнить. И ты не сможешь снять с него шмотье. Подумай своим птичьим умом об этом… А пока… я не разговариваю с идиотами!
Бэт лежит и слышит шум дождя за окном. В домике действительно очень холодно. Она даже видит в скудном свете луны, что льется через щели между досок на окнах, пар, который образует в этом холоде ее дыхание. Кожа тоже холодная, как лед.
Она умирает…
Нет, она не умрет! Не так… не здесь и не так!
Медленно поднимается на ноги. Те трясутся, потому что мышцы уже заметно ослабели за время ее бесконечного сна. И от болезни, что мучила ее. Цепкие руки которой до сих пор не выпускают из своих объятий.
Бэт идет по стене в спальню. Потом опускается на колени и ползет до трупа женщины.
– Прости меня, - хрипит ей Бэт, когда начинает стягивать с негнущихся рук утепленную рубашку. То и дело делает перерывы, потому что быстро устает. Пот катится градом, заливает глаза. Но всякий раз, когда она хочет сдаться, слышит его грубый насмешливый голос.
Когда переходит к джинсам, поднимает голову и видит взгляд женщины, который проникает ей прямо в душу. И она снова повторяет ей.
– Прости меня, - поднимает пальцы и опускает холодные веки. – Тебе все равно уже…
Стянуть джинсы – просто нереальная задача в ее состоянии. Особенно с абсолютно закаменевшего тела. Особенно, когда стараешься не касаться по возможности холодной кожи, уже начинающей покрываться пятнами. Когда Бэт стаскивает последнюю штанину, у нее трясутся руки так, словно она чертов алкаш. Чертов алкаш? Мелькает в ее голове удивленно, прежде чем она снова проваливается в черноту, где нет боли.