Назад к Мафусаилу
Шрифт:
Конрад. Только не ты: ты не читала моей книги и сама ничего не знаешь. Лучше помолчи.
Сэвви. И не подумаю, дядя. Право голоса я получу только в тридцать лет, а мне оно нужно сейчас. Почему двум этим смешным субъектам позволено приходить к нам в дом и третировать нас, словно мир создан лишь затем, чтобы они могли играть в свою дурацкую парламентскую чехарду?
Фрэнклин (строго). Сэвви, гостям грубить не принято.
Сэвви. Прошу прощения. Но разве сам мистер Лубин церемонился со мной? И разве
Лубин и Бердж вопросительно смотрят на Фрэнклина: они явно подозревают его в намерении основать новую партию.
Фрэнклин. Это правда, мистер Лубин. Мы с братом действительно разработали свою небольшую программу, которая…
Конрад (перебивая). Небольшую? Нет, всеобъемлющую. И не только для нас лично, но для всего цивилизованного мира.
Бердж. Но не лучше ли сперва изложить ее, а уж потом идти на раскол партии? Видит бог, с нас довольно расколов! Я пришел сюда учиться. Пришел для того, чтобы выслушать ваше мнение и стать его выразителем. Ознакомьте же меня с вашими взглядами. Я готов к любым спорам, но пока что вы задали мне лишь один нелепый вопрос, не имеющий никакого касательства к политике.
Фрэнклин. Честно говоря, я боюсь, что излагать вам нашу программу — значит попусту терять время. Она вряд ли вас заинтересует.
Бердж (с вызовом). А вы попробуйте. Лубин, если хочет, пусть уходит. Я же охотно восприму любую новую идею.
Фрэнклин. Угодно вам послушать, мистер Лубин, или мне лучше проститься с вами, предварительно поблагодарив вас за любезный и приятный нам визит?
Лубин (с покорным видом опускается на диван, непроизвольно сделав при этом такой жест, словно он подавляет зевок). С удовольствием послушаю, мистер Барнабас. Но вам, разумеется, известно, что я вправе принять какие бы то ни было поправки к партийной платформе лишь в том случае, если они поступят ко мне через национальную федерацию либералов, снестись с которой вы можете через посредство местного отделения либерально-радикальной ассоциации.
Фрэнклин. Я мог бы сослаться на множество добавлений к вашей партийной программе, о которых даже не слыхивали местные отделения вашей федерации, но я понимаю, что вам это, в сущности, неинтересно, и оставлю этот разговор.
Лубин (несколько стряхнув в себя дремоту). Вы совершенно неверно истолковали мои слова. Прошу вас не понимать их в таком смысле. Я лишь…
Бердж (перебивая). Да оставьте вы федерацию в покое. Я сам отвечу за нее. Говорите, Барнабас, говорите и не обращайте внимания на Лубина. (Садится в то кресло, которое раньше перехватил у него Лубин.)
Фрэнклин. В нашей
Лубин (кротко). Как?
Бердж (громоподобно). Что?
Сэвви. Наш предвыборный лозунг — «Назад к Мафусаилу».
Лубин и Бердж переглядываются.
Конрад. Не бойтесь. Мы не сошли с ума.
Сэвви. И они не шутят, а говорят всерьез.
Лубин (осторожно). Я охотно допускаю, что в известном смысле, которого я покамест не улавливаю, вы, мистер Барнабас, говорите совершенно серьезно. Тем не менее позволю себе спросить, какое отношение имеет все это к политике?
Фрэнклин. Самое очевидное. Вам, мистер Лубин, сейчас под семьдесят. Мистер Джойс Бердж моложе вас лет на одиннадцать. Оба вы останетесь в памяти потомства как представители той группы незрелых европейских политиков и монархов, которые, изо всех сил ревнуя о благе своих народов, добились лишь того, что едва не разрушили цивилизацию Европы и вычеркнули из жизни много миллионов ее обитателей.
Бердж. Меньше миллиона.
Фрэнклин. Это цифра лишь наших потерь.
Бердж. Ну, если вы принимаете в расчет иностранцев…
Хэзлем. Видите ли, господь бог тоже принимает их в расчет.
Сэвви (с глубоким удовлетворением). Хорошо сказано, Билл!
Фрэнклин. Я вас не виню: ваша задача выше человеческих сил. Вам дали в руки огромные армии, грозные средства разрушения, аппарат принуждения, опирающийся на всевластную полицию, и поставили вас управлять такими колоссальными силами, что одна лишь мысль о них приводит человека в трепет, даже если силы эти вверены бесконечно благому и мудрому божеству, а не простым смертным, которым не отпущено на жизнь и ста лет.
Бердж. Не забывайте: мы все-таки выиграли войну.
Фрэнклин. Нет, ее выиграли солдаты и матросы, вы же — только закончили. И проделали это настолько неумело, что, видя, сколько детей погибло от голода в первые годы заключения мира, мы не раз с сожалением вспоминали о временах войны.
Конрад. Оставим бесполезные споры. Теперь уже совершенно ясно, что наша цивилизация выдвинула такие политические и социальные проблемы, разрешить которые не под силу обыкновенному человеку, этому грибу, увядающему и гибнущему как раз тогда, когда у него появляются первые проблески мудрости и знаний, необходимые для того, чтобы управлять собой.
Лубин. Чрезвычайно интересная мысль, доктор! Экстравагантная, фантастическая, но чрезвычайно интересная! В молодости я сам весьма остро ощущал ограниченность своих человеческих возможностей.
Бердж. Бог свидетель, я тоже нередко чувствовал, что не в состоянии больше продолжать свое дело, но меня поддерживало сознание, что я — лишь орудие в руках высшей силы.
Конрад. Очень рад, что вы оба согласны — и с нами, и друг с другом.