Не ангел

Винченци Пенни

— Да? Интересно. Мечтаю познакомиться с ним. Литтон — и не книжник. Как-то даже странно.

— Он вам очень понравится. Он всем нравится. Однако вернемся к «Меридиану». По-моему, одна из привлекательных сторон книги — ее познавательность. Это очень важно для детей, которые будут ее читать. Родителям придется кое-что пояснять им, и дети узнают много нового. И в ней столько юмора, это мне больше всего нравится. Нет, еще сильнее меня восхищает ее необычность.

— Сказать, что мне больше всего нравится? — спросил Себастьян, глядя на нее своими выразительными глазами.

— Да, и что же?

— Что вы намерены ее издать.

— О, Себастьян, — смутилась Селия,

не поняв его, потому что это случилось в первые дни их общения, — я ужасно рада, что вам нравится все, что мы делаем, я…

— Нет, вы не поняли, — уточнил он, — я не то хотел сказать, хотя и сотрудничество с вами для меня тоже важно. Но самая большая радость состоит в том, что эта книга привела меня к вам, Селия.

— Ах вот так! — удивилась она и пристально посмотрела на него. — Да, теперь понимаю.

— А вас, Селия, разве не это радует больше всего?

— Ну, как вам сказать… — неуверенно начала она, глядя на книгу, — конечно, замечательно работать с таким автором, это особая честь…

— Я не о работе говорю, — сказал он, — и вы прекрасно это знаете.

Суетясь от волнения, чего с ней давно уже не бывало, Селия нажала кнопку вызова и велела Дженетт Гоулд пригласить к ней Джилл Томас.

— Здесь мистер Брук, он хотел бы обсудить обложку.

Когда она отключила связь, Себастьян взглянул ей прямо в глаза.

— Лично я не хочу ничего обсуждать, — усмехнулся он, — но если этого хотите вы…

Конечно, про себя Селия все отрицала. Ежедневно она повторяла себе, что ничего особенного не происходит. Она вовсе не дожидается с нетерпением тех дней, когда Себастьян придет в «Литтонс», и не уподобляется тому типу женщин, поведение которых с мужчинами она никогда не одобряла. При этом она особенно тщательно следила за тем, как она ходит, говорит, выглядит и смеется, стараясь быть настолько изящной, привлекательной и желанной, насколько это только возможно. Селия замечала, что много думает о нем, но это ведь только потому, что он талантливый писатель и книга, которую он принес ей, просто бесподобна. Себастьян и в самом деле обладал чрезвычайно оригинальным мышлением, огромным обаянием и излучал сильнейшую и нетерпеливую энергию. Казалось, он не способен сидеть спокойно дольше нескольких секунд, даже просто молчать. Он постоянно прерывал любого собеседника, чтобы выразить свое мнение или предложить что-то новое. И потом, он, конечно же, был невероятно красив. Отрицать это было невозможно, как и то, что он обладал своеобразной сексуальной притягательностью. Сильной и неотвратимой. Однако Селия изо всех сил убеждала себя, что это ее не волнует, ее интересует только работа и будущее книги. Только это. Хотя Себастьян очень привлекательный мужчина. Отрицать это глупо. И тем не менее…

В конце концов, Себастьян просто дал ей огромный профессиональный шанс, и она этому радовалась, как и несомненно приятному обществу писателя. Кроме того, ей необходимо было хотя бы немного отдохнуть от житейских трудностей. Особенно сейчас. Она даже не сомневалась, что заслуживает этого.

— Какой тяжелый вздох, — сказал Себастьян, надевая пальто, в то время как Селия убирала в ящик стола рукопись «Меридиана».

— Разве?

— Да. Что-то случилось?

— Нет! Вовсе нет…

— Хотите рассказать мне? Может быть, за ланчем?

— Не о чем рассказывать.

— Тогда расскажите мне об этом «не о чем» за ланчем.

— Я очень занята.

— Я тоже. Но вы мой редактор, а также издатель. Найдется много чего обсудить за порцией хорошего ростбифа в «Симпсонз». Ну же, решайтесь.

У вас усталый вид. Вам это пойдет на пользу.

Селия пошла. Себастьян оказался прав — им много чего предстояло обсудить.

Его книгу она редактировала сама, и не потому, что в «Литтонс» не нашлось бы людей, кому можно было бы ее доверить и кто оценил бы ее по достоинству, просто она боялась, что не всякий поймет, как мало там требовалось редакторской правки. Грамматика местами была немного странной, композиция несколько беспорядочной, но и то и другое отвечало немного анархичной манере повествования. Селии претила мысль о том, что какой-нибудь добросовестный редактор укоротит длинные, шероховатые и тем не менее очень связные фразы или поменяет местами придаточные предложения в строгом соответствии с правилами, но все обаяние повести как раз и состояло в этом грамматическом сумбуре. Вот почему Селия взялась редактировать текст сама. Иных причин не было.

— Есть только одна вещь, которую я предложила бы вам изменить, — сказала она, когда они устроились за столиком в дальнем углу ресторана, — это…

— Вы устали? — спросил он.

— Что? О да. Да, немного. Наверное, война всех нас утомила.

— Это точно. Но она закончилась, и мне хорошо.

— А ваша нога?

— Нет, — ответил он и улыбнулся, — ноге плоховато.

В 1916 году во Франции Себастьяна ранило в ногу. После очень тяжелой операции стало еще хуже: была занесена инфекция, и его отпустили домой для проведения еще нескольких операций на искалеченном и постоянно ноющем колене.

— А как у вас?

— Что?

— Как ваш муж?

Селия молчала.

— Ему хуже?

— Нет, — поспешно ответила она. Слишком поспешно.

— Рассказывайте, — улыбнулся Себастьян.

— Нет.

— Почему?

Снова молчание.

— Рассказывайте. У него депрессия?

— Не совсем… Нет. На вид он вполне бодрый. Нет, не бодрый. Но и не несчастный. Какой-то…

— Отстраненный?

— Да, — подтвердила она, — да, вот именно. Кажется, что ему ничто не интересно. Только он сам.

— А вы?

— И уж точно не я.

— Что ж, это вполне нормально, — заключил Себастьян. Он сидел, откинувшись и глядя на нее. — Я в какой-то мере и сам так себя вел. В конце концов, ваш муж пережил тяжелое время. А теперь он просто изолировался от всего. Ушел в себя. Включился защитный механизм, понимаете?

— Я понимаю. Конечно, понимаю. И я была… старалась, во всяком случае, быть очень терпеливой. Но он не желает ни о чем со мной говорить. Только о самом себе. Ни о работе, ни о детях, ни о доме, который находится в ужасном состоянии и требует большого ремонта, как и офис издательства, а обо мне подавно. Даже о том, через что он прошел. Это… это тяжело. Потому что на меня навалилось все, я принимаю решения, которые на самом деле теперь должен принимать он. Мне очень трудно.

Себастьян посмотрел на нее и снова улыбнулся:

— Смею предположить, дорогая леди Селия, что вам будет еще труднее, когда он снова начнет всем этим интересоваться.

— Привет, Марджори.

Барти стояла в дверях дома на Лайн-стрит и делано улыбалась. Была суббота. Теперь Барти уже позволялось приезжать сюда одной на автобусе. Этому способствовала тетя Селия, как и многим другим проявлениям независимости. Барти и близнецы часто вместе возвращались на автобусе из школы домой: девочки с подружками обычно сидели впереди и хихикали, Барти — позади них, делая вид, что ее это не волнует. Но все было не так про сто: ей поручали приглядывать за ними, а они никогда и ни в чем не хотели ее слушать.