Не ангел
Шрифт:
— Как бы мне хотелось какое-нибудь новое платье, — сказала Сильвия, — мои все напрочь износились.
— Я могла бы… — Барти запнулась. «Попросить тетю Селию» — вот что она собиралась сказать. Но она знала, что маме это не понравится. Она больше не примет никакой благотворительности.
— Мне достаточно знать, что у тебя всего вдоволь, — всегда говорила Барти Сильвия, — красивой одежды, хорошей пищи. Мне меньше заботы.
Барти полагала, что маме это приятно, но сама терпеть не могла такие разговоры. Это означало, что ей никогда не удастся вернуться в семью, потому что она
— С тобой все в порядке, мам? — снова спросила Барти.
— Со мной?.. Да. Трудновато, конечно. Но когда же нам было легко? Ничего нового. — Она вздохнула, потом неожиданно покачнулась и схватилась рукой за стену, чтобы устоять.
— Мам! Ты больна? — с тревогой взглянула на нее Барти. — Тебе плохо?
— Нет-нет, — запротестовала Сильвия, — что-то голова закружилась.
— Иди скорее домой, я постою.
— Постоишь, дорогая? Вот умница! Два батона, если сумеешь достать. Имей в виду, хлеб вчерашний. Вот деньги.
Мистер Фелпс, продавец из булочной, был одним из тех немногих на Лайн-стрит, кто относился к Барти как к своей соседке, по-прежнему живущей здесь. Но большинство других жителей глазели на нее, как на редкостный экземпляр, подлежащий изучению.
— Привет, Барти. Ба, как ты опять выросла! А где же мама? Я вроде бы видел ее тут в очереди.
— Домой пошла. Ей что-то плохо стало, — вздохнула Барти.
— Да, что-то с ней не так. Она плохо питается, а теперь еще этот скверный кашель к ней пристал. Денег не хватает, вот что. И ей, и всем вдовам. Их пенсии просто оскорбительны. Убийственны. Я удивлюсь, если ей платят больше десяти шиллингов. Не знаю, как она вообще перебивается. На-ка вот, держи еще эти булочки. Нет, за них я ничего не возьму. Они немного черствые, но вообще-то хорошие.
Барти отнесла хлеб домой, заварила матери чаю, намазала для нее жиром булочку и немного посидела с ней. Ночью, лежа на свежих простынях в одной из своих батистовых ночных рубашек, рядом со шкафом, в котором висели ее новые платья, Барти с тревогой думала о матери, которая покупала черствый хлеб, потому что не могла позволить себе свежего, о ее неутихающем кашле даже во время сна, как сказала Марджори. И она поняла: нет ничего удивительного в том, что сестры и братья считают ее чужой.
— Похоже, тебе понравилось. — Селия улыбнулась Оливеру через обеденный стол.
— Да. Просто объеденье! Вообще-то, рыба мне немного поднадоела, но эта была великолепной. Новая повариха творит чудеса. Хотя я заметил, что Джек все реже и реже бывает дома. Похоже, он тратит все свое время на поиски хорошего мяса с кровью. Мне нравится, когда мы одни дома. Тебя не раздражает, что он живет здесь?
— Конечно нет. Я очень рада. Честное слово. Но, наверное, ему тут ужасно скучно.
— Уверен, он вскоре найдет чем заняться. Сказать по правде, меня очень удручает мысль о том, что он решил уйти из армии. Мне казалось, армия — его естественная среда.
— Наверное, он просто окончательно
— О, прекрасно. Спасибо. Вообще-то, знаешь, я сегодня подумал о том, что уже хотел бы почитать какие-нибудь рукописи. И даже взглянуть на издательские планы. Вот. Ну как?
— Оливер! Это замечательно. — Селия была искренне рада не только тому, что муж, видимо, достаточно окреп, но и тому, что он наконец заинтересовался делами «Литтонс».
— Да. Похоже, я по-настоящему поправляюсь. Начну-ка я, пожалуй, с творения мистера Брука, поскольку оно важнейшее в наших рождественских планах.
— О… да. — Ее по-прежнему тревожило, что пришлось отдать за эту книгу столько денег. — Но есть и другие, более неотложные произведения, которые ты должен посмотреть, Оливер. Новая подборка детективов и…
— И их прочту. Я все прочту, Селия. Нет, я действительно соскучился по работе. Прости меня, дорогая, тебе пришлось так долго ждать меня! Но я и правда был ужасно болен и слаб.
— Нет нужды извиняться. Я справилась. Господи, ты заслужил отдых. Ты же и впрямь чуть не умер.
Некоторое время Оливер действительно был на волосок от смерти: он потерял большое количество крови, у него развился сепсис, и слишком ревностный католический падре уже готовился к заупокойной службе. Оливер выжил только чудом. Однако ранение в живот постоянно напоминало о себе, и полное излечение было невозможно.
— Да, — грустно сказал Оливер. — И знаешь, Селия, я иногда желал смерти.
— Знаю, — улыбнулась она, надеясь, что он не станет предаваться воспоминаниям, которые было больно выслушивать, но которые были столь необходимы для его эмоционального выздоровления.
Поначалу Селия гордилась тем, что муж говорил с ней об этом, бесконечно радовалась тому, что он нашел в себе силы поделиться своей болью. Однако Оливер постоянно твердил одно и то же, и Селию это начало раздражать.
— И только в последнее время я ощутил… благодарность. За то, что не умер. За то даже, что я просто жив.
Селия удивилась: это было самое позитивное высказывание Оливера с тех пор, как он вернулся домой. Вероятно, в его сознании произошел какой-то сдвиг, позволивший ему почувствовать себя иначе.
— Оливер, это чудесно! Я так рада.
— Да. — Он снова улыбнулся ей. — И ты не успеешь опомниться, как я вернусь в «Литтонс» и стану настоящей чумой.
— Никакой чумой ты не станешь, — сказала она. — Я с нетерпением жду, когда ты вернешься. Мне в помощь…
— Тебе в помощь! Милая моя, надеюсь, я сгожусь на нечто большее, чем просто помогать тебе. — Голос его внезапно окреп, и в нем зазвучала угрожающая нотка. Она вспомнила слова Себастьяна и невольно улыбнулась.