Не ангел

Винченци Пенни

— Некоторые из них строил мой папа, — серьезно объясняла она своей учительнице, когда та восхищалась ее рисунками.

Девочке уже исполнилось семь лет, она была по-прежнему прелестна и на удивление не избалованна. Ее водили в дневную школу на Манхэттене, и ее любимым предметом пока была арифметика.

— Что ж, арифметика для архитектора просто необходима, — говорил Роберт, который души не чаял в дочери. Она была очень тоненькой, миниатюрной девочкой с поразительно густыми огненно-золотыми волосами и большими зелеными глазами.

Мод обожала отца, и все радости жизни заключались для них друг в друге. Вечером они всегда ужинали вместе, утром по очереди будили друг друга со стаканом апельсинового

сока в руке, а за завтраком обсуждали каждый предстоящий день. После смерти Дженетт Роберт прекратил светскую жизнь, жил довольно замкнуто и вечерами в основном бывал дома, стараясь уделять дочери как можно больше внимания.

По выходным они ездили в дом, который он построил в Монтоке на Лонг-Айленде, — это было современное ослепительно-белое здание, возвышавшееся прямо на побережье; место тщательно выбиралось подальше от особняка Лоренса. Когда Лоренс прослышал, что Роберт собирается обзавестись собственным домом, то на писал ему, что им обоим будет удобнее, если они не окажутся близкими соседями. На письмо Роберт не ответил, но его возмутил тон Лоренса и встревожила угроза нежелательных последствий для Мод, на которые тот намекал. Роберт очень любил Лонг-Айленд и хотел, чтобы Мод наслаждалась всеми возможными здесь удовольствиями: катанием на яхте, конной ездой и прогулками по побережью. Последнее время они крайне редко виделись с Лоренсом, разве что на случайных званых вечерах, где вежливо кланялись друг другу и расходились.

Джейми часто гостил у них. Теперь, когда он повзрослел, ему было проще игнорировать психологическое давление, которое оказывал на него брат, и открыто дружить с отчимом. Ему исполнилось уже восемнадцать, он избавился от прыщей, стал высок и спортивен, прекрасно играл в теннис и футбол и, несмотря на более скромные, нежели у Лоренса, академические успехи, с сентября посещал занятия в Гарварде на историческом факультете. Он учил Мод играть в теннис на корте в особняке Роберта. Мод по-прежнему нежно любила брата и готова была ради него на все. Для нее не было большего счастья, чем провести с ним выходные, даже просто молча посидеть на площадке у дома, наблюдая, как он читает газету или дремлет на солнце. Джейми тоже очень любил ее, ценил ее преданность и был благодарен ей за то, что она не держала на него никаких обид, связанных с прошлым и с недостойным поведением Лоренса. Джейми часто наведывался и на Саттонплейс: ему было стыдно за то, что он некогда отказался переехать туда, и теперь он занимал те небольшие комнаты, которые Роберт так заботливо спланировал для него при строительстве дома.

— Вот бы мы поженились, Джейми, — как-то раз сказала Мод, а он рассмеялся и ответил, что она, кажется, собиралась выйти замуж за Кайла Бруера.

— Собиралась, но папа сказал, что у него есть девушка. И вообще, я лучше выйду за тебя. Ты мне больше нравишься.

— Что ж, и я был бы рад, но это невозможно — мы же брат и сестра.

— Я буду ужасно завидовать той, на ком ты женишься, — объявила Мод, — ужасно.

На это Джейми ответил, что долго еще не женится, а когда соберется, Мод поможет ему выбрать девушку.

— Этот грипп — сущий кошмар, — сказала Селия ММ. Было чудесное майское утро. Селия стояла у окна своего кабинета, глядя на поток людей в масках, снующих по залитым солнцем улицам Лондона. — Просто не верится. Доктор Перринг говорит, что грипп хуже всего действует на здоровье молодежи. С чем не справилась война, то довершит грипп. Невольно приходит мысль, а не вывезти ли нам снова детей из Лондона. Меня этот грипп панически пугает. Оливер считает, что я напрасно нервничаю, но было уже много смертельных исходов.

— Вот Джей был бы рад, — ответила ММ со вздохом. — Я имею в виду, снова

уехать из Лондона. Он просто изнывает и мается, бедняга, он безумно скучает по детям. И выглядит он плоховато, и Дороти совершенно измучил.

— Когда его можно будет водить в школу?

— Не раньше чем через девять месяцев. Но и тогда только по утрам. Ему страшно одиноко, и он стал очень трудным. Знаешь, опять мочится в постель по ночам. Не знаю, что с этим делать.

— Бедный малыш! Будь у меня ребенок того же возраста, они могли бы приходить друг к другу и вместе играть. Но у меня его нет.

— Нет, — грустно сказала ММ, и обе они подумали о погибшем ребенке Селии.

— Вообще-то, — сказала Селия с внезапной, чересчур ясной улыбкой, — я думаю, Джей вскоре привыкнет к городу. Понятно, что ему здесь не очень уютно, но дети так быстро адаптируются. А Дороти что думает?

— Мне кажется, она очень встревожена. Джей все время повторяет, что сбежит. Наверное, я должна проводить с ним больше времени, но… какая польза четырехлетнему ребенку от престарелой матери?

— Большая, — уверенно заявила Селия, — жизнь проходит не только в играх и забавах. Все будет хорошо, когда Джей пойдет в школу. Постарайся не волноваться, ММ. А я все же спрошу маму, как она смотрит на то, чтобы дети пожили в деревне, подальше от бацилл, хотя бы на летних каникулах. Мы отправим с ними нянек. Представляешь, как Джей обрадуется!

— Можно, конечно, только ненадолго, — согласилась ММ.

— ММ, я уже научилась далеко не загадывать. И тебе советую поступать так же. Иначе все очень сложно. В настоящий момент мне просто претит заглядывать дальше, чем на день вперед. С тех пор как вернулся Оливер, все стало так… не так, как я думала, не знаю почему.

— С ним очень трудно?

— Очень. Он ведет себя как балованный, скучающий ребенок, который от нечего делать пинает мебель. Требует, чтобы с ним играли, разговаривали, а потом, когда ему потворствуешь, не желает ничего слушать. Ох, ладно, не буду осуждать мужа за глаза. Я знаю, что ему пришлось пережить. Да я и не требую многого. Но вместо спасательного плота, которого я так ждала, он…

— Пробивает еще большую брешь в днище корабля?

— Немного резко, — рассмеялась Селия, — но тем не менее близко к истине. Вообще, Оливер настроен начиная со следующей недели приходить на работу — сначала, конечно, не каждый день. Надеюсь, станет полегче.

— Может быть, — согласилась ММ, — а может, будет еще хуже. Во всяком случае, поначалу.

— Да, и Себастьян так говорит. Забавно!

— Правда? Весьма проницательно, особенно для постороннего человека.

— Не знаю, — поспешно ответила Селия. — А ведь это вполне вероятно? — Она принялась ворошить бумаги на столе. — Послушай, ММ… Да где же они… Ты бы только видела все эти письма и дневники, которые приходят к нам для книги «Жизнь после войны». Самое интересное в них то, как многие женщины разгневаны и возмущены теперь тем, что их мужья возвращаются домой с мыслью, что там все по-старому, будто они отлучились на минутку. Это просто возмутительно!

— Вряд ли мужчины так считали, — усомнилась ММ.

И конечно же, она была права. В стране назревал настоящий взрыв. Вместо чествования героев, обещанного Ллойд Джорджем, Англия бурлила глухой яростью, вызванной вопиющим неравенством полов. От женщин требовали освободить должности, которые они успешно занимали в годы войны, разойтись по домам к своим мужьям и смиренно довольствоваться ролью домохозяек и матерей. Правда, тем из них, кому исполнилось двадцать девять лет, было предоставлено наконец право голоса, но это не решило всех проблем. А мужчины, вернувшиеся с фронта калеками, заявили, что те пособия, которые причитались им по инвалидности, возмутительно малы.