Не ангелы

Осьминина Вероника

Когда глаза немного привыкают к полумраку, Яр наконец может увидеть юношу, стоявшего за его спиной. Они явно не были знакомы, но что-то странно скребётся на задворках памяти, отражаясь в тёмно-зелёных радужках.

– Почему тебя это интересует? – Ярик решает не церемониться с обращениями, поскольку счёл нарушителя своего спокойствия своим ровесником.

– Потому что ты здесь с самого утра и приходишь почти каждый день. Не стоит столь часто навещать мёртвых, твоё место среди живых.

– Кто бы говорил, – безрадостно усмехается Яр. – Ты сам тут едва ли не живёшь.

Яр всё

же полностью продирается сквозь пелену, окутавшую все события минувшего месяца. На это кладбище почти никто не ходит, но в одном из уголков стоит, судя по виду, кажется, со дня основания этого места, небольшая лавочка, на которой почти всегда сидит этот юноша, сливаясь с тенями и пребывая мыслями очень далеко от земной жизни – это легко заметить по всегда задумчивому выражению, застывшему в его глазах. Ярик с уверенностью может сказать, что за время его приходов сюда, «тени» не было только несколько раз. А приходил он… часто.

– Я, это другое, – несколько отрешенно отзывается юноша, – а тебе всё же стоит уйти. Ты весь дрожишь.

– Оставь меня, – бесцветным голосом, в котором не проскальзывает ни намёка на хоть какие-то эмоции, просит Яр, обхватывая себя руками за плечи.

В воцарившейся тишине Яр снова слышит лишь своё дыхание, но он нутром чувствует чужое присутствие. Тёплая ладонь, на миг сжавшая его плечо, и чуть хриплый, словно задушенный голос вынуждают его дёрнуться.

– Прошу, не сломись.

Ярик оборачивается торопливо, но успевает увидеть только удаляющийся силуэт.

Особенно сильным порывом, ветер срывает целую охапку шуршащих листьев.

***

Ярик снова стоит здесь, в этом проклятом для него месте, чувствуя, как изнутри, медленно разгораясь, поднимается нечто, ранее им неиспытанное. Всё тело бьёт крупная дрожь, вынуждая сгорбиться, пытаясь хоть как-то уменьшиться, спрятаться. Только от кого прятаться среди совершенно безлюдных мест?

От самого себя.

От своих мыслей.

От своей слабости.

Внутри словно резко затягивают тугой узел, выкручивая мышцы и выбивая болезненный вскрик из худого тела. Ярик падает на колени, прижимая руку к груди и надеясь хоть так удержать сердце, которое грозится проломить рёбра. Воздуха становится отчаянно мало, и он пытается глубоко вдохнуть, но выходит лишь хриплый стон.

Страшно.

Раньше ломало, было больно, но не до такой степени. Тёмно-синие глаза не раз звали за собой, манили, будто разрешали сдаться и уйти из этого мира, но в последний момент видение исчезало, спугнутое каким-нибудь человеком или шумом.

Теперь же рядом остаётся только ветер, который печально воет среди голых ветвей, со всей силы врезаясь в разум Яра и отдаваясь там её голосом. Он зажмуривается, отгораживаясь от реальности и отдаваясь во власть измученного разума.

Яр царапает землю, ломая ногти и тихо поскуливая побитой собакой. Ему безумно хочется умереть прямо здесь, избавиться от каждодневных видений и не отпускающей, раздирающей на части, боли в груди…

Он

сам себе противен.

Какая-то струна внутри него натягивается до предела, он чувствует это, но не может понять, почему всё же цепляется за неё. Зачем он сам продлевает свои мучения, что изощрённый способ мазохизма? Ведь можно просто позволить наконец разуму отключиться, позволить безумию окончательно вступить в свои права, нужно только…

Чьи-то руки до боли сжимают его плечи, резким движением поднимая его на ноги. Яр качается от неожиданности и снова начинает падать безвольной куклой, но ему не дают этого сделать. Спустя миг он оказывается прижатый к чужой груди и ограждённый от реальности прочным кольцом сильных рук, не дающих вырваться.

Ярик не до конца осознаёт свои действия. Он то пытается высвободиться, то сминает под своими пальцами чужую рубашку, словно пытаясь удержаться от падения в разверстую под ногами бездну. Слёзы бесконтрольно текут по его щекам, сдавленные всхлипы отчаянно давят на горло, не давая вдохнуть. Захлёбываясь в собственной боли, Яр, не выдержав, срывается на крик, наполненный болезненной горечью, столько времени раздиравшей изнутри и столь упорно сдерживаемой.

Когда голос срывается, превращая крик в сиплых всхлипы, Ярик невольно чувствует, что становится легче. Намного. Он словно наконец выплеснул всё то, что накопилось внутри, разъедая кровь ядом. Силы резко покидают его, и он упал бы, не держи его стоящий рядом человек.

Он робко поднимает взгляд, желая и одновременно боясь узнать, кто не дал ему переступить роковую черту и вместе с тем увидел его совершенно жалким, слабым, склонившимся перед судьбой и уставшим с ней бороться.

В потемневшей зелени напротив таится явная настороженность, смешанная с невысказанной болью, совершенно Ярику непонятной.

– Зачем? – хрипло выдыхает Яр, отступая на шаг назад.

– Тебе ещё рано ломаться, – едва слышно отзывается юноша, отпуская его, но пристальным взглядом словно продолжая держать.

– С чего ты за меня решил? А если я хотел этого?! – он и сам не замечает, как осипший голос взлетает на несколько октав.

– Этого? – горько усмехнувшись, уточняет тот, дёрнув головой в сторону.

Ярик следует за его взглядом и не сдерживает тихого вскрика, увидев человеческую тень на том месте, где он чуть ранее раздирал ногтями землю. От тени ощутимо веет потусторонним холодом, который вынуждает съёжиться в тщетной попытке спрятаться.

От страха подгибаются колени, и Яр снова оказывается на земле, но теперь он больше всего на свете мечтает как можно скорее исчезнуть, убежать. Тень кажется настолько реальной, что сомнений в её присутствии здесь не остаётся.

Истерика подкрадывается слишком быстро, накрывая, оглушая. В ней исчезнуть очень просто – только в руки холода отдаться. Но снова иная рука плечо сильно и даже жёстко сжимает, рывком одним на ноги поднимая и оттаскивая в сторону.

Яр брыкаться пытается, но повисает вскоре безвольной куклой, подчинившись. Силы его покидают резко, а в душе и мыслях появляются опустошение и безразличие. Ярику может и стало бы жутко от контраста собственных чувств, если бы он их осознавал.