Не ангелы

Осьминина Вероника

Но ему неожиданно становится совершенно всё равно на происходящее вокруг. Он словно выпадает из этой реальности, потерявшись в самом себе. Ему и возвращаться не хочется нисколько – там боли не существует просто, ставшей с недавних пор вечной спутницей.

Но всё же он приходит в себя. На скамейке, в парке, ему совершенно незнакомом. Вздрагивает невольно, почувствовав резкий толчок изнутри – осознание накрывает яркими вспышками, освещая то один миг из только что случившегося, то другой.

Ярик чуть не задыхается, вспомнив безумие, которое к земле его пригнуло,

сломить грозясь и унося куда-то в небытие. Его страх прошивает – а если бы он действительно разум потерял? Ему бы тогда просто существование осталось. Оболочка без чувств и эмоций…

И тень та. Реалистичная настолько, будто воистину стояла рядом. Неужели это было взаправду или он уже начал сходить с ума?

Но он не хочет. Нет! Он не хочет умирать раньше, чем найдёт того убийцу и свои пальцы на его горле сомкнёт! Он не уйдёт, не отомстив.

Очередная вспышка воспоминаний снова перетряхивает его судорогой и… неожиданным тёплым прикосновением среди холода того мёртвого. Живым прикосновением.

Яр воздух носом втягивает резко, голову поворачивая слишком внезапно и слыша, как суставы болезненно хрустят.

Этот человек сидит рядом, просто Ярик не замечал его, как и вообще всё вокруг.

Ярик настороженным зверем замирает, на юноше всё своё внимание сосредоточив. А тот сидит, согнувшись, локти в колени уперев и лицо в ладонях спрятав. От напряжения, с трудом сдерживаемого, его порой дрожью мелкой прошивает. Ярику кажется, что он даже вибрирующее в горле рычание тихое слышит. Юноша неожиданно пальцами себе в волосы, светло-русые, зарывается, вцепившись в них так, что белеют костяшки пальцев, и лопатки болезненно выворачивает.

Яр и сам не замечает, как рука к нему тянется. В себя он приходит уже, когда свои тонкие пальцы осторожно сжимает на чужом плече. Два острых желания борются почти что на смерть – отдёрнуть руку, вскочить, убежать подальше и позвать, встряхнуть несильно, помочь хоть как-то попытаться.

Внутренний спор так и не разрешается, ибо юноша голову вскидывает резко, глазами хвойными тут же за него цепляясь и вглядываясь пытливо. Яр взгляд опускает невольно. Не смог чужого силу выдержать. Руку всё же отдёргивает. Резковато даже. Словно обжёгся.

– Ты как?

Голос всё такой же вроде, уже (как странно!) привычным даже кажется почему-то… Но что-то неуловимо поменялось в нём – будто надлома нота теперь слышится, боли невысказанной и столь упорно душимой внутри себя. Ярик голову поднимает, из-под упавшей на лицо чёрной чёлки всё ещё настороженно на своего нового знакомого глядя, и словно, спрятаться пытаясь за ней.

– Мне страшно, – честно шепчет он в ответ.

Ярик сам пугается своего ответа и сиплого, охрипшего голоса, и слов, которые он не хотел говорить. Нет, это чистая правда – именно так он себя сейчас ощущает – но это сорвалось с его губ не по его воле, а будто по чужой. Ему кажется, что в ответ на растерянность, наверняка отразившуюся в его взгляде, в глазах юноши мелькает едва заметная добрая усмешка. Но лишь на миг, снова скрываясь за чуть потемневшей зеленью.

– Я, Саша.

– Ярик, –

чуть помедлив отзывается он, сжав протянутую руку.

Саша руку несколько поспешно отдёргивает, улыбнувшись чуть виновато, но Ярик всё равно успевает почувствовать то тепло, пробежавшее от чужой ладони с узлами выпирающих вен, которое согревает его от кончиков пальцев, коснувшись, кажется, даже вымороженной изнутри души.

– Пойдём куда-нибудь в тепло, ты замёрз.

Яр в безмолвном изумлении смотрит на Сашу, взглядом говоря: «И после всего произошедшего, ты говоришь это?».

– Дрожишь весь, – мотает головой Саша, поднимаясь на ноги и задумчиво глядя на него сверху вниз.

– А…?

– После, – обрывает его вопрос Саша, нетерпящим возражения голосом.

Нет, он конечно мог остаться и дальше сидеть здесь, мог и пойти домой, но что ждёт его в таких раскладах? Снова одиночество и безумие, которое давно ломает его, а он ведь ещё и поддавался всё это время… Теперь же ко всему этому добавится ещё и добрая сотня вопросов, ответы на которые он за всю свою жизнь найти не сможет. В этом Ярик был уверен, как ни в чём.

Вот только он давно потерял веру в то, что в этом мире есть люди, которым не наплевать на совершенно чужого человека, которому плохо, которому боль рёбра выламывает, смертельные осколки в сердце вонзая и вкус крови по горлу пуская. А после смерти Иры… Верить хоть во что-то, а уж тем более кому-то, расхотелось окончательно.

Он встаёт молча и идёт вслед за уже отошедшим на несколько шагов юношей, появившемся в его жизни слишком странно. У любого человека в голове сейчас теснились бы тысячи мыслей, вопросов, сомнений, но Яра снова накрывает безумная усталость и апатия. Этот приступ истерики выбил слишком много сил. Почти все.

Их хватает лишь на то, чтобы идти, не натыкаясь на встречных прохожих и несколько бездумно разглядывая спину человека, которому почему-то оказалось не всё равно.

Где-то на периферии начинают мелькать отдалённые мысли: «…он оказывается выше меня, а мне казалось, что мы одинаковые… хотя он просто почти всегда сидел… и в плечах шире будет… но всё равно до жуткого хрупкий какой-то… даже ломкий… только в глазах сила такая, что её не признать невозможно…»

В кафе, в которое они сворачивают, теплее не становится. Дрожь всё также продолжает бить, но теперь Ярик слишком отчётливо её ощущает, как и то, что он в одной кофте. С него вообще как будто сдёрнули какую-то вуаль, под которой он пребывал всё время после… Того случая.

Он впервые за всё это время хочет есть, впервые слышит звуки окружающего мира настолько чётко, впервые замечает всю суматоху этого мира… Он уже стал забывать обо всех этих простых и обыденных вещах, и сейчас они кажутся чем-то необычным и даже несколько неземным.

Вот только причину столь неожиданно пробуждения, если это так можно назвать, он не понимает.

Ярик одну руку неосознанно в кулак сжимает, а другой, пальцами выстукивает нервный ритм по столешнице. Саша сидит напротив него, развалившись в несколько ленивой позе и рассеянно скользя взглядом по залу.