Не будь дурой, детка!
Шрифт:
— А ты, я так полагаю, не за рулем… — Альгис тонко просекал обстановку.
— Почему не за рулем? За рулем, только выпила немножко: стопочку- две водочки.
На слове «две» Горянова быстро, не выпуская от уха телефон, налила себе еще стопочку водки и залпом выпила. Ну не любила Даринка врать, ой как не любила…
— Я так думаю, что сейчас в ход пошла та самая «вторая стопка»?
Горянова чуть не подавилась: водка явно попала не в то горло. Пиздец! У него что — скрытые камеры
— Дарина, дайте мне поговорить с Лилей.
И Горяновой ничего не оставалось, как протянуть перепуганной Резенской телефон. В горле все еще першило, так что Даринка суть разговора упустила, заглушая слова Истомина громким кашлем.
— Со мной все хорошо… не нужно приезжать… — только и услышала она конец недолгого разговора.
На Лильку грустно было смотреть. Горянова бесцеремонно вытянула телефон у помрачневшей подруги и добавила зло, так, чтобы интонация не вызывала сомнения:
— Я бы не стала просто так звонить, Альгис Саулюсович. Давайте, откладывайте незабвенного Данте в сторону и тащите свой подкачанный зад в… — далее следовал адрес этого замечательного кафе.
А Лилька снова плакала. И было в ее слезах что — то такое гадкое и неправильное, что Горянова налила еще стопочку:
— Вот так и становятся пьяницами… — глубокомысленно сказала она и придвинула стопку бледной, заплаканной подруге. — Пей, чего смотришь! Пьяненькие женщины поначалу такие миленькие…
Резенская подняла на Даринку свои мокрые глазки и, не выдержав, рассмеялась.
— Пей! — снова сказала Горянова, и прозрачная жидкость зазывно плеснулась в рюмке.
Когда через полчаса Истомин появился в кафе, две подруги уже были розовощекими, хорошо поевшими, веселыми, так сказать чуть — чуть «подшофе».
— Мы здесь! — сказал Истомин, появляясь словно из воздуха у маленького столика, где сидели девушки, и с грохотом придвигая к себе тяжелый стул.
— Кто мы? — хором отозвались обе девушки, поворачиваясь на голос и не переставая смеяться над чем — то своим.
— Я и мой подкачанный зад, — Альгис Саулюсович устроился удобно, расстегнув на синем, приталенном кардигане единственную пуговицу.
— Оу! — не смутилась Горянова, с явным удовольствием оглядывая стройную и такую притягательную истоминскую фигуру, — передайте ему наше почтение и благодарность.
— Передам. Что с ногой, Лиль?
— А что может быть с ногой? — Лилька была расслаблена, как никогда. — Двенадцатисантиметровая шпилька по нашим дорогам — серьезное испытание.
Истомин придвинулся, переводя взгляд то на одну, то на другую девушку.
— Смысл переживаний в целом понятен… За
— Нет! — Лильку несло явно, но недолго.
Горянова уже бы наговорила кучу всего нелицеприятного, а Резенскую хватило только на это бунтарское «нет».
— Мы с Резенской боремся с моей затяжной депрессией и ее неспособностью самостоятельно дойти домой, — решила снова не врать Горянова, поняв, что большего от Лильки не дождешься.
— А меня вы позвали в качестве бесплатного психотерапевта? — сложно было понять, сердится он или просто констатирует факт.
— В трудные минуты любимые должны быть рядом…Разве не так? — как сдержанная Резенская выговорила это — не поддавалось анализу…
Истомин поморщился. Горянова наблюдала за целой чередой эмоций, которые промелькнули на лице обычно невозмутимого Альгиса Саулюсовича. Досада? Недоумение? Скука? Жалость? Нет, что — то еще, что-то из того, о чем Горянова не хотела знать. И смотреть ей больше на него не хотелось. Слова пришли словно ниоткуда.
— Что вы сейчас читаете, Альгис Саулюсович?
Он недоумевая посмотрел на Даринку, нахмурился, но ответил:
— Клаудио Магрис «Линфинито вьяджаре», — и поправил, переводя с итальянского, — «Бесконечность странствия». А что?
— Ничего, — усмехнулась Горянова, вставая. — Перфетаменте!
А потом, задвинув стул и погладив ободряюще застывшую Резенскую по руке, усмехнулась ему:
— Хороший ты мужик, Альгис Саулюсович, но не орел! — и пошла, чтобы потом в дверях обернуться и прокричать на весь зал: — Чао! Бамбино! А домани!
Холодный осенний ветер ударил в лицо, окончательно испаряя тепло алкоголя. Горянова закуталась поплотнее, достала из сумки шарф и, накрутив его на шею тремя плотными кругами, пошла по дурацкому, взрытому корнями многочисленных деревьев асфальту, костеря на чем свет стоит работу ЖКХ. Лилька Резенская догнала ее минуты через три.
— Кирдык твоим лабутенам, Лиль.
— У меня сегодня всему кирдык, Дарин, — рассмеялась сквозь слезы Резенская…
А потом девчонки вдруг заорали в полный голос припев из незабвенной группы Ленинград:
— На лабутенах — ах, и в ох…ных штанах! На лабутенах!
И настроение сразу пошло вверх без всяких там алкогольных подогревов. Здоровый образ жизни — за тебя ратует молодое поколение…
Через неделю Резенская пригласила Горянову к себе в гости. Лилька праздновала свой день рождения, который в этом году у неё случился совсем не по плану… Завирко тоже была приглашена. Но она не оценила широкого жеста, а наоборот обиделась:
— У, сучки крашены, вы там пить — есть будете, всякими непотребствами заниматься, а мне нельзя.