Не будь дурой, детка!
Шрифт:
Ну что тут ответить? Правду и только правду. Даринка кивнула и тоже посерьезнела:
— Много, Ром. По Олькиным проектам еще ни одних торгов на внутренности не запустили. Пусто. Там бюджетники: мы не подготовим аукцион, они так и будут телиться, все сроки пройдут. Вот и делаю все за них. И еще не знаем, вдруг пролетим, и вся моя работа коту под хвост… И вот скажи, зачем вы пустые короба по Олькиным проектам играли? Нельзя было сразу все? Меньше же геморроя! И денег больше.
Савелов нахмурился и ответил не сразу:
— Мне нужно
— Ааа! — протянула Горянова. — Коварная тактика? Отъем денег у Альбертика?
Савелов невесело усмехнулся:
— Не отъем, Дарёш. Что ж ты так про меня плохо думаешь…Я же не грабитель какой… Не отъем, а создание условий для преждевременной альбертиковской паники: на счетах живых денег уже нет вообще, вот пусть хоть поволнуется.
— А в перспективе доход? — Горянова вся потянулась вперед.
— Под 400…
— Ооо! Ничего себе!
— Да не кричи ты!
— Все — все. Молчу, молчу… — она действительно замолчала, но потом не выдержала: — А Альбертик купится? Вдруг он стал прямо сейчас терпеливым продуманом? А?
Савелов небрежно пожал плечами:
— Да куда ж он денется?! Вот, жду со дня на день… Готовлюсь.
Ромка сказал это очень спокойно, уверенно, обычно, но что — то в его тоне, или даже не в тоне, а в повороте головы, в том, как он пожал плечами насторожило Горянову. Память услужливо вытащила на свет пухлый конверт, который Ромка недавно перекладывал во внутренний карман.
— Так вот почему ты сегодня наличку занял? — выдохнула Даринка. — Ты ведь занял? — она старалась говорить спокойно, с трудом пряча неподдельное волнение. — И много?
Савелов вальяжно откинулся назад, всем своим пофигинистическим видом подтверждая: «Храбрым станет тот, кто три раза в год в самый жуткий час косит трын-траву!»
— Много…
— Ууух! — болезненный возглас удержать не удалось, да и к тому сразу захотелось запустить в Савелова чем — нибудь.
Даринка мрачнела на глазах, а шефу хоть бы хны: тот даже улыбку растянул широкую, счастливую, радушную: мол, заходите, гости дорогие, берите, что хотите! Только вот Горянова его наигранного оптимизма не разделяла, она понизила голос до шепота:
— А что будешь делать, если проекты не пойдут? И твои четыреста так и останутся — ничем? А ты уже влез в долги, Ром… В большие долги! Ты уже влез…
Страшная реальность, та самая, в которой сейчас жил Савелов, та самая, о которой никто даже и не подозревал, затопила Горянову осознанием жутких перспектив. Блин, а она — то даже не представляла всего того груза, в котором сейчас жил Роман. По нему и не видно было ничего: всегда спокоен, сдержан, оптимистичен. А ведь Савелов может все потерять, умница и трудяжка Савелов может остаться ни с чем! И это более, чем реальность! Как он тогда? Что будет делать? И уже нельзя ничем помочь, маховик запущен, остается только ждать и надеяться. Видимо все, о чем она сейчас думала,
— Вот только не нужно истерики! — сначала разумом попытался успокоить девушку Савелов, но разве Горянову остановишь? Она же во всем тайфун — и в работе, и в панике. Паникерша, в общем!
Испуганная, растерянная, дрожащая, она мало походила сейчас на себя.
— Да что ж такое! — Савелов быстро, резко, сильно вместе со стулом придвинул Горянову к себе, очень крепко обняв девушку. — Ой! — вдруг заговорил он с ней ласковым шепотом прямо в макушку. — А у нашей Подарёшки глазки округлились, сейчас вылезут! И останется наша Подарёшка лягушкой лупоглазой. Навсегда! Потому что базедова болезнь лечится, а дурь нет!
И Горянова против воли рассмеялась. В сильных и теплых Ромкиных объятиях Даринка тяжело дышала, успокаиваясь. Савелов медленно отпустил ее, и, ласково заглядывая ей в глазки, не удержался, чмокнул в нос.
— Все будет хорошо, Дарёш, — шепнул он ей. — Ну! Не бойся так за меня… Все будет хорошо, — и добавил: — В любом случае, на твою квартальную премию и на декретные для Завирко я деньги найду.
Даринка снова рассмеялась. Её утешали. А ведь это не ее, а Савелова нужно было утешать.
— Ну, все? — спросил он, отпуская Горянову. — Успокоилась? Поверила в торжество справедливости и гармонию мира?
Даринка кивнула.
— Вот и отлично! — он встал. — Поехали, домой закину.
Они уже сели в машину, как Горянова попросила:
— Ром, давай все — таки в Гродинку!
И когда он покачал головой, не соглашаясь, повысила голос:
— Нет, мне нужно в Гродинку, Ром! У меня дома нет флешки! Мне край нужно вечером Олькино подбить.
Савелов посмотрел на нее тяжело:
— Давай ты домой поедешь, Горянова! Дотерпит все до завтра!
Но она была непреклонна: Гродинка — и все тут!
— Вот упертая, хоть кол на голове теши! — разозлился по — настоящему Савелов.
Они ехали в машине молча, но Горянова никак не могла перестать думать о Ромке, о Гродинке, о зависших проектах. Стала мысленно подсчитывать, сколько в долгосрочке, а сколько на выплатах. Стала вспоминать, сколько бюджетников, а сколько коммерческих в разработке. И картина ей не нравилась. Плохая была картина: мазня! Она все время хмурилась, глядя в окно.
— Хватит! — рявкнул Роман, уже паркуясь.
Он развернулся к Даринке и сейчас был действительно в ярости:
— Вот ведь выбесишь кого угодно! Даже меня! Значит так, Горянова: со своими делами, я разберусь сам! Сам! Ты меня слышишь? Не хватало только твою мордочку со всей вселенской печалью лицезреть! Ты не плакальщица на поминках! Нечего у народа хлеб отбирать. Гродинка, слава Богу, еще жива и здорова! — и добавил резко — Лучше со своими проблемами разберись, Горянова. А то мои проблемы деньгами решаются, а у твоих — плата покруче будет.