Не будь дурой, детка!
Шрифт:
Оттавию Савелов отыскал достаточно быстро: она появилась минут через пять, и весь холл наполнился ее невероятно бодрой для раннего утра энергией. В руках Оттавия несла Даринкин костюм на вешалке в пленке, судя по внешнему виду — как минимум выглаженный, и в прозрачном пакете на той же вешалке — горяновское белье, судя по всему, свежее и высушенное. Сервис, однако!
— Зачем же вы сами меня искали, Дариночка?! — искренне сокрушалась Оттавия. — У нас в номерах специальная кнопка вызова горничной. Прямо у кровати — крупная такая, с надписью — вызов персонала! И как вы могли забыть свой номер? Покажите-ка мне
Дарина протянула женщине ту самую белую, абсолютно чистую пластиковую полоску. Оттавия была очень воспитанная женщина. Она подняла на Горянову свои добрые, невероятно ласковые и все понимающие глаза:
— Дариночка! Но это не ключ от номера… И вообще, где вы это раздобыли?
Даринка почувствовала себя полной идиоткой. Но ей к этому чувству уже было не привыкать. Рядом с Савеловым и его близкими в последнее время она так себя и ощущала — малолетней идиоткой. Роман Владимирович рассмеялся, потом вздохнул и покачал головой:
— О! Боже мой! Так куда нам идти, Тава?
— На третий этаж — триста второй… — она не успела что — либо еще добавить.
— На третий?! — одновременно закричали Горянова с Савеловым…
Нда… Утром, собственно, нужно сладко спать, а не заниматься крутой сменой жизненных приоритетов! Все равно ничего не получится…
Они стояли у триста второго номера. Даринка со своим костюмом в руках и Савелов с ноутбуком. Роман Владимирович в комнату заходить не стал.
— По дурацки — все получилось, Ром…
Савелов весело усмехнулся:
— Да ничего… Как получилось — так получилось, Дарин. Забавно было — это уж точно! — он помолчал, прежде чем добавить: — Знаешь, никогда не видел тебя такой…
— Какой? Глупой?
Савелов покачал головой:
— Растерянной… очень женственной… смешной… юной.
— Ну да… Зрелище не для слабонервных…
Шеф пожал плечами:
— Красивое было зрелище, Дарина! К тому же, не вижу в этом ничего плохого… наоборот… Ты же не спутник военного назначения, чтобы всегда быть на высоте…
— Хм… Не спутник… А почему мы на пороге разговариваем, Ром?
— Предлагаешь в спринтерском темпе любоваться красотами стандартного номера в багрово — коричневых тонах?
— В спринтерском?
— Уже утро, Дарин. А нам час ехать обратно. Так что, в лучшем случае, у тебя минут двадцать — двадцать пять на сборы. Я машину подгоню ко входу… Хотя… если хочешь, можем позавтракать здесь…
Через полчаса Горянова ехала домой. Ранним утром все кажется иным, чем ночью. Даринка молчала, смотрела в окно и все не могла осознать, что они с Ромкой теперь вместе. Да, он не говорил никаких особенных слов. Но всей своей кожей, воздухом вокруг она ощущала, что все изменилось! Все изменилось. С Романом вдруг перестало быть уютно. Нет, он, конечно, остался прежним, но Даринка совсем по-другому ощущала его присутствие. Ровно с того мгновения, когда она вышла из отеля.
Савелов стоял у машины и ждал ее. Он стоял и смотрел, как она подходит к нему. Стоял и смотрел. И все. Но у Даринки колотилось сердце. Как бешеное, колотилось. От его теплого взгляда, от осознания, что он, не скрываясь, любуется ею. А он любовался. Он, действительно, любовался. И в этом не было никакого сомнения. Роман, как всегда галантно, открыл ей дверцу машины,
Даринка даже не спросила, куда они едут. И совсем не удивилась, когда Савелов спустя час, ловко парковался прямо у ее подъезда. И как только место нашел?!
— Завтраком накормишь?
— Конечно…
Ромка входил в ее квартиру осторожно. Неторопливо. Словно впитывая в себя ее пространство. Пробуя на вкус. И оно ему тоже нравилось.
— Как — то так я все здесь и представлял. Я погуляю? — усмехнулся.
— Погуляй…
А сама рванула скорее переодеваться. Еще бы и душ принять.
— Можно мне похозяйничать, Дарин? А ты в это время душ примешь… — услышала Горянова из спальни и не сдержала улыбку.
— Хозяйничай!
Она очень торопилась. Легко ополоснувшись и наскоро собрав волосы в давно забытый высокий пучок, Горянова выскочила из ванной. Роман хозяйничал на кухне. Снял пиджак, закатал рукава и где — то откопал давно забытый Горяновой кокетливый фартук из той, далекой жизни с Пименовым. На Ромке он смотрелся просто очаровательно.
— Тебе идет… — снова не сдержалась и улыбалась вовсю.
Роман кивнул, не отвлекаясь от нарезки салата из помидоров и зелени. На сковородке уже что— то аппетитно жарилось под крышкой, распространяя вокруг невероятные запахи.
— Мммм! — потянула носом Горянова и даже попыталась посмотреть, что там жарится, но Роман прервал ее поползновения:
— Тарелки и приборы ставь на стол! — заявил он вполне себе командно. — Пора кормить своего мужчину…
И Даринка послушалась. Потому что приятно так слушаться…
Но не все проходило гладко. За это утро она еще раза два невольно попыталась испортить чудесную атмосферу: первый раз, когда по егоровской привычке поставила стулья у стола друг напротив друга. Савелов ничего не сказал, просто подошел и переставил без всяких слов Даринкин стул рядом со своим. И тарелки пододвинул так, чтобы они ели с Горяновой близко друг к другу. Второй раз, когда, мгновенно заточив вкуснейшую рыбку, пожаренную Ромкой (вот уж не знала, что в холодильнике у нее такая вкуснятина лежала), она попыталась вскочить, чтобы дальше лихорадочно собираться на работу, совсем упустив из виду, что шеф ест неторопливо, Савелов удержал ее за руку:
— Пожалуйста… Просто посиди со мной…
И она осталась. Мягко кивнула и осталась, с удивлением ощущая, что ей нравится так сидеть рядом с Ромкой и наблюдать, как он, ловко орудуя ножом и вилкой, справляется с завтраком. И бог с ним, с этим временем! Ей теперь казалось, что она может сто лет так просидеть.
На работе никто ничего не заметил, хотя Горянова с ужасом ожидала расспросов: ей казалось, что все сейчас же увидят, что между ними с Ромкой все изменилось. Но нет. Гродинка молчала, словно ей было все равно. Обидно! Роман Владимирович, как оказалось, держал в своем кабинете сменную одежду, и перед ехидной секретаршей показался в свежей выглаженной сорочке и модном укороченном пиджаке в серо — зеленую клетку. Шапутко скользнула по Горяновой и по Ромке внимательным взглядом и кивнула каким — то своим мыслям, выдав на поверхность обиженное: