Не было бы счастья
Шрифт:
Казначейская оказалось небольшой каморкой перед входом в золотой резерв государства. Но даже неопытный человек с лёгкостью смог бы определить чего стоило, например, привести и отделать стены красным деревом и янтарём. Да и стул со столом, за которым взгромоздился казначей, стоят не меньше пары табунов.
Милославский очень долго что-то писал, зверски медленно выводя каждую букву как первоклассник, и только потом посмотрел на вошедших.
– Чего? – нагло спросил он.
Недомыка и понятия не имел, что здесь делает. Шекельман
– Ну? – грозно и требовательно спросил Милославский.
– Нам бы денег, – выдавил из себя словно загустевший клей из тюбика Ёрш и тут же оглянулся. Но стоящий позади стражник даже не шелохнулся.
– А нету денег, – сказал младший бухгалтер. – Нету. Всё растратили на княжеские и военные нужды.
– Как нет, я недавно всё проверял и… – пискнул было на руках у Недомыки Шекельман, но его конкурент так зыркнул, что отбил всякую охоту что-либо говорить.
– Ты щас договоришься, – заорал младший бухгалтер. – Ты тут вообще кто, а? Ты – зек. Тебя взяли на поруки, оказали такую честь, а ты? Ты за это ещё и денег требуешь? Да как у тебя наглости хватает? Вот щас пойду и доложу князю об этом.
– Не надо, – плаксиво сказал Шекельман.
Милославский гадливо поморщился.
– Жидовство! Вам только деньги подавай! Понаехала всякая диаспора – прости господи, слово то какое – и гребут, гребут, гребут под себя. Когда же вы нагребётесь то?
Шекельман промолчал, на него жалко было смотреть. Казначей бросил на стол засаленный и потрепанный до мелких дыр кошель.
– Нате и выметайтесь отседова. И скажите спасибо, что хоть что-то вам обломилось.
Когда их вывели на улицу, и вежливо спихнули с крыльца, Ёрш засунул руку в кошель.
– Твою голую дружину по кактусам рысью, – возмущенно проворчал малец.
На ладони товарища Недомыка увидел два кругляша достоинством в полкопейки. В Шекельмане включился делец:
– Если пустить их в оборот…
– То получишь лучший грот, – закончил мысль Ёрш. – У нас на это нет времени. А не свалить ли нам подальше? Слышь, Недомыка, давай бросим этого убогого и рванём когти. У меня пара нычек есть, заляжем там до следующего года, а там глядишь и князь зажмурится.
В Недомыке взыграло упрямство напополам с ответственностью.
– Нет, – сказал он, – нам оказали честь и чё-то там ещё. Поэтому надо соответствовать.
От такой речи у Ерша морда вытянулась восклицательным знаком.
– Че… че.. чего? – заикаясь, спросил он.
Недомыка даже если и захотел, не вспомнил о чём только что говорил. Нет, общий смысл может и передал бы, но в очень мутированном виде, поэтому предпочёл умно промолчать.
– Неужели вы так просто меня бросите? – плаксиво поинтересовался Шекельман.
– Ага, – вякнул Ёрш. – И ваще соглядатаям слова не давали. Ну так что, напарник, может всё таки свалим или…
– Или, – выбрал Недомыка, потому как слово оказалось
Ёрш зыркнул на него как цыганка на мента (пардон, на полицейского). Но делать нечего, победило большинство, а с ним не поспоришь, потому как и в глаз могут засветить. Малец пришёл в настолько подавленное состояние, что не заметил, как стал идти за Недомыкой, а не впереди его. Так они потеряли треть дня, поскольку Недомыка как китаец в Париже, пялился на красоты, красоток, туристов, творения великих и не очень зодчих, и лишь к обеду покинули стены Словенска. Естественно, несчастье не дремало и они, в смысле он, выбрал самое точное неправильное направление, то есть пошёл в противоположную от нужной сторону.
Сперва шли по дороге, но что-то Недомыке взбрело в голову и он попёрся по лесу. На Шекельмана природа подействовала успокаивающе. Он даже отважился задать вопрос несущему его товарищу:
– Куда мы идём?
– Куда глаза глядят, – ответил тот, чем вызвал живейший интерес у коллег по несчастью.
– Ну… эта… вы знаете куда идти? – спросил Ждан.
Камрады дружно замотали головами из стороны в сторону.
– Вот, – подвёл итог Недомыка. – А если не известно куда идти, то лучим направлением является «куда глаза глядят».
Шекельман впал в интеллектуальную кому, пытаясь понять витиеватость славянского мышления, а Ёрш не заморачивался, поскольку чем дальше от дыбы, тем здоровее и направление в данному случае значения не имеет.
Прошло ещё полдня. Ближе к вечеру вышли на небольшую полянку. Глядь, а на одиноком пенёчке сидит маленькая старушка. Платишко разорвано, волосы, белые как луна, растрепаны. Из глаз непрекращающимся ручейками текут слёзы, плечи вздрагивают от вырывающихся рыданий. Ёрш протопал мимо, будто поляна пустая, но Недомыке приспичило остановиться и узнать, что же произошло с несчастной.
– Что случилось с тобой, матушка? – нежно спросил он.
Старушка вздрогнула, лицо обратилось к громиле. Ладошка приложилась к уху для увеличения общей полезной площади радара.
– Ась? – закричала она. – Говори громче, милок.
– Я грю, что с тобой приключилось? – в свою очередь заорал Недомыка.
– Беда, – пояснила бабулька, слёзы хлынули новым потоком, рыдания усилиились.
Ёрш подскочил к Недомыке.
– У нас своих проблем хватает, чтобы чужие решать. Не вмешивайся!
– Мне матушка на прощанье сказала, чтобы помогал всем сирым и… э-э-э этим… как их… убогим.
– Так это мы и есть! – воскликнул малец. – Давай, помогай!
Мнения еврея никто не спрашивал, поэтому он умно промолчал. А то ещё бросят рядом со старушкой и полный пардон.
– Не, – заявил Недомыка, – мы вона какие, а она вона какая.
Ёрш понял, что они никуда не пойдут до тех пор, пока не решат бабкину проблему. С уст сорвались проклятия, но дело с мертвой точки от этого не сдвинулось, пришлось начать допрос.