Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина
Шрифт:
– Что ж, завет свой выскажи мекканцам!
– Тут же Джебраил себя поправил: - Нет! Выскажи йатрибцам! Тебя уж в Мекке нет!
– Как нет?! - Уж изгнан ты!
65. Разговор мужчин
– Эль-Кудс! Храмовая гора! Первое небо! И никаких
неясностей?
– Вам что же, доказательства нужны?
– И при тебе, поведай нам, о Мухаммед, если убедить нас
хочешь, Адам и Хавва любовь познали?.. Не хмурься,
разговор мужчин, не явлен ведь ещё тобой запрет: мужчинам-де
сокрыть от взглядов всё, что ниже пупка и выше колен, а
женщинам - всё тело, кроме кистей рук и лунного
Тут встрял мекканец, себя поэтом мнит, в беседу... ну
да, не спор ведь, мирная беседа: - И слышал, как в любви
изъяснялись прародители?
– другой вторит Абу-Джахлу.
– Кого ещё довелось увидеть, когда Адам был ввергнут в
грех любви, и Хавва ему внимала, нежной страстию полна. Там,
сказывают, были лев, павлин, змея...
– и с ними ты? Быть
может, смысл нам пояснишь преданья? А нет, не сможешь
если, - помогу!
– Что спрашивать Мухаммеда о том, что ясно всем?
заметил Абу-Джахл: - Лев - символ силы, столь нужной при
любви. Павлин - то красота, что ж, быть должна любовь
красивой! А змея...
– Павлин, конечно ж, - уточнил поэт, - хвост развернул,
покрасоваться чтоб многоцветьем перьев перламутровых.
– Не только!
– молвил Абу-Джахл.
– А для чего ещё?
– удивлён поэт.
– Чтоб научить влюблённых!
– Но чему?
– Поэт, а не сообразишь!
– Неужто для того, - заметил кто-то новый из толпы, - чтобы
прикрыть от глаз чужих влюблённых?
– Но от кого? Кто ж там чужак?! Ах да, - сообразил,
взглянув на Мухаммеда.
– Ведь он там был, наш Мухаммед, и
мог бы подглядеть!
– Нет, не сообразил!
– всё тот же Абу-Джахл.
– Ему простительно, он молод, - старик заметил, придя
на подмогу поэту, и сладострастная улыбка, полная зависти,
заиграла на его губах: - Эх, юность, юность, что ж ты меня
покинула, оставив на съедение смерти?
– Не причитай прежде времени, а скажи, чтоб знал я,
чтобы все узнали, и он, Мухаммед, тоже!
Но был уже Мухаммед на небе Адама, и пусть мужчины, все тайны тайн постигшие любви, доспорят без него.
– ... Развёрнутый во всей красе павлиний хвост - то был
намёк влюблённым!
– Какой?
– поэт не унимался.
– Раскрытый символ чувств! А змея...
– и снова перебил
поэт, незнанием уязвлённый:
– Змея - тут тайны никакой: знак мудрости!..
– Опять ты оплошал! Любви, как вижу, не изведал!
– Ты поясни, чем укорять!
– Но что краснеть - случается такое!
– Так не тяни, скажи!
– Урок змеи - переплетенье тел влюблённых!.. О бог Хубал,
как непонятливы мекканцы, мнящие себя поэтами!..
повернулся к собеседнику: - Змея, чьё тело в неге
извивалось, не поучение ли для влюблённых? *
______________
* Не послужило ли это подсказкой поэту Средневековья Ибн Зульфикару сочинить поэму на сей сюжет: "... был львом, он символ мощи, вдохновлён Адам, во грех любви повергнутый, и Хавва, нежной страстию полна, ему внимала, и яркокрасочный павлиний хвост, напоминание чувств её, - любви Адамовой раскрыты, и тел влюблённых переплетение, точно змия научение, чьё тело в неге извивалось..." И так далее.
– ...
– говорит Адам. И Хавва, согласная, кивает. - Но как могу я?! - Всё было. Были все! - Но я ещё... - И ты уж был, хотя и есть - вот он ты! - Но должен я успеть! Я призван!.. - И призван, и успел! - Но у меня...
– но что сказать?! - Да, и твоё изгнание из Мекки! - Но я...
– и вновь умолк. - И ты бежал, спасаясь от мекканцев! (И собранные новые листы.)
66.
В мгновение ока подхватил Мухаммед, удержав, кувшин, наполненный водой для омовения, - свиток, подсказано текстом, назван:
Удержанный от падения кувшин,
задетый, когда взлетали, крылом Джебраила, и не успело из кувшина вылиться ни капли воды *.
______________
* Заглавие Удержанный от падения кувшин придумал я, позволив себе дерзость по-авторски проявиться в столь ответственнейшем сочинении. И прежде пытался вмешаться в текст - с учётом названия коранического повествования Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина озаглавить первый свиток второй части как Падающий кувшин; тогда не осмелился, теперь решил название оставить, тем более что оно сродни заголовкам, чисто внешне, конечно, коранических сур. В уподоблении этом нет самомнения, название соответствует тексту, во-первых, по смыслу, во-вторых, созвучно с другими заглавиями, а в-третьих, оправдано чередующимися небесными и земными частями, их взаимопереходами.
Впервые, будто приглашая восхититься им, кувшин ожил, высокий, с широким горлышком, словно в жажде раскрытая пасть, и выступает острый язычок. И ни одного на поверхности его свободного от орнамента места. Весь в волнистых и прерывистых линиях, кругах и полукружиях, квадратах и ромбиках, напоминающих вязь мудрости.
Если долго всматриваться в узоры, начинает казаться, что все его фигуры, линии, зигзаги движутся. Каждый раз Мухаммед, помнит, находил для себя на его поверхности новый узор, другой орнамент, не замеченный прежде. Вот и сейчас: вгляделся и увидал на нём...
– точно был слепцом, у которого лишь пальцы зрячи, узоры по памяти рисует, обрёл вдруг ясновидение: ребристая насечка кругов! Их множество, на первом наружном - резьба кружевная; на втором - вытянутые к центру крупные продолговатые капли; затем - круг узкий; третий - цепочка, внутри каждого кольца вырезан цветок; в центре круга - новый, четвёртый, лицо, образ солнца с глазами, ртом, бровями; и новые круги внутри солнца, которых не счесть, а там, где носик кувшина соединяется с горловиной, сидит танцовщица с изящно изогнутыми тонкими руками, в одной - гранат, в другой - яблоко, на плече восседает длиннохвостая птица, у ног - волчица, убегающая от неё, оглядываясь. И обилие мелких и крупных птиц, спрятанных в зарослях орнамента.
... На рассвете двоюродная сестра застала Мухаммеда рассматривающим её кувшин:
– Узоры разглядываешь?
– Сколько тайн таит кувшин, не постичь.
– А райскую птицу разглядел?
– спросила Хани.
– Райскую?
– В кругах небесных мне открылся рай!
– Ну да, птицу Симург, на плече Билкис сидит!
– Откуда известно, что это Билкис?
– Дед сказал, когда из Эль-Кудса кувшин привёз. Нравится - забирай.
Хани удивило, что у Мухаммеда уставший вид, точно не спал.