Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина
Шрифт:
И тут Мухаммед в клубах чёрного дыма, язычков пламени в шипящем паре разглядел некое гигантское существо. Огромная голова! Глаза красные и вспухшие! Со лба и макушки кипящим ручьём льётся пот!
А тело...
– сначала ничего не понял и, лишь приглядевшись, заметил, что оно, шипящее и источающее угарные запахи, состоит наполовину из льда, наполовину из огня! Огонь постоянно возгорался, а лёд, оттаивая стремительно, тщетно пытался погасить пламя. Так и сражались они, огонь и лёд, не в силах победить друг друга. Но что сие значит?! Оторвав взгляд от устрашающего видения, которое, однако, завораживало
70. Ледопламенный ангел
– Пророк ты если, нам наследующий, - уразумей!
– В ответе ангел...
– Весы!
– подумал.
– Во всём, и в вере тоже, должна быть мера!
– За равновесие воды струящейся холодной и жарких обжигающих пустынь?
Молчал Ибрагим.
– ...За тепло земное, не иссякало чтоб, за холод, свои пределы знало чтоб? Чтоб ум и сердце.
– Нет, не то!
– Ума, быть может, чтобы был расчётливый, как лёд, и сердца, чтоб горело неустанно? Вулканов...
– Перебил его Ибрагим:
– Я вижу, продолжать ты можешь долго. Что ж, ты прав: и то, и это, и другое - всё может стать огнём и льдом в их общей неслиянности.
(44) Вставка, будто мастер учит подмастерье: Почему с Нухом нет диалога, подобного диалогу, не совсем, правда, удачному, Мухаммеда с Ибрагимом?
Есть диалог с Нухом! Читай внимательно!
– отвечает Ибн Гасан, но кому?
Мухаммед вздохнул облегчённо.
– Но радуешься рано! Не там ищешь, Мухаммед! Вокруг да около! Подумай, кто я?
– Свитки первые - у тебя!
– Вот именно!
– Гасить вражду?
– Но чью?!
Мухаммед молчал, лихорадочно думая, будто держит экзамен на пророчество, хотя...
– но свыше ведь ему пророком быть предопределено!
– Ты не сказал, кто я!
– Свитки...
– О том уже промолвил!
– Могу и заповеди перечесть твои - про тела чистоту, их пять, и чистоту души, их тоже пять!
– И начал было, стремительно проговорив, - даже про чистку зубов, очищение носа водой и подстригание усов...
– О чём ты, Мухаммед?!
А он спешит: и повеление добра, и запрещение зла!
Ещё сказать...
– вспомнил, к ранее ниспосланному Богом про Лута дополнилось, как Ибрагим спасти людей от кары Бога пытался, когда к нему Его посланцы явились. "Мир тебе!" - сказали, "Мир!" - ответствовал он им и не замедлил выйти с жареным телёнком. Увидав, что к еде не притронулись, понял - не гости, стало боязно. "Не бойся!
– сказали.
– Мы посланцы к народу Лута!"
"Неужто, - спросил их Ибрагим, - погубите поселение, в котором двести верующих в Бога Единого?" "Нет!" - ответили.
"А если верующих сорок? Или девятнадцать, цифра ведь у нас священная!"
"Нет!"
"А семь, священна тоже цифра?"
И снова: "Нет!" - ответили.
"А если проживает там всего лишь Лут?"
"Ты вывел из терпения нас! Мы лучше знаем, кто там проживает!"
– Остановись! О главном не сказал!
– Ты праотец!
– вдруг осенило Мухаммеда.
– Вот так-то!
– Ты множества отец!
– Да, прав ты, ну а дальше что?!
– Две ветви от
– Да, - и назвал вторым Исхака, но двуимённо, как Исаак-Исхак, и впредь, называя имена, говорил двузначно, - ветви славных сыновей моих, две или поболее. Что ж, разумения твои похвальны.
– А из Исхака ветви, - похвала вдохновила Мухаммеда, но мысль свою отчего-то не завершил, уловив во взгляде праотца нетерпение: хотел сказать об Исе.
– Я выслушать готов!
– Но выслушать не подвиг!
– строг, как в давнем сне, когда Мухаммеду являлся с Исмаилом.
– Не про заповеди тела и души, о них так много на земле говорено, услышать я желаю!
– Но разве лишь слова они: и обрезание, и стрижка ногтей!
– Ещё про подмывание скажи!
– И целомудрие, и Богу преданность, и верность...
– Умолкни!
– не дал договорить.
– Я о вражде, что постоянна в моих ветвях! То пламя вы, и негасим ваш гнев, то ожесточение огнём бесплодным полыхает, то холодны, как лёд!
– О чём ты, праотец?!
– Возгордились, каждый полагает, именно он избран Им! Первый и единственный, а если так, то отчего б не возвыситься до Него?
И говорил о тех, кто прежде был: Ной и Нух, трёхзначно даже: царь Вавилонский Нимруд - Нимврод - Навуходоносор, вскормленный будто бы тигрицей, а кто - волчицею или орлицей.
Конец его печален: ел траву, как вол, и волосом, как лев, покрылся, и когти как у птицы хищной. Но даже и ковчег!..
– Тут вдруг Мухаммед вспомнил... нет, потом! сначала мысль иная: почему ни первочеловек Адам, ни Ной-Нух - и на земле мне думалось порою двуимённо, не ведал я, что это мне передалось от праотца, - коль скоро спас его Бог в ковчеге, не стали началом земных начал? Его единственным посланником?! Не стал почему праотец?! Не стал Зуль-Карнейн, или Двурогий, а ведь прожил три тыщи лет! Ступила его нога на конечный и начальный пределы земли! Достиг двух концов мира, восход и закат! Миродержатель, познавший тайны видимого и скрытого! И ни Соломон-Сулейман, чья мудрость и чьи богатства...
– но что толковать об известном? Неужто потому...
– додумать такое!
– что Ибрагим посмел (свисающая с неба лестница задёргалась) уподобить спасительный ковчег, чей вздыблен к небу нос, башне, которая несла погибель? За мыслью Ибрагима трудно уследить.
– За мыслью ль только?! Впрочем... увы, уж не поспеть!
– За кем я не поспею?
– Услышать, чтоб успеть предотвратить! - Но я...
– Нет, поздно, ибо пройден путь уже тобою!
О чём ты, праотец?!
– Гордыней обуянны, а возгордившись - возомнить, чтоб утвердиться! Мнится каждому, что избран Им лишь он, единственный и первый на земле! Но знай: поочерёдно явлены три ветви праотца. Сначала утвердилась ветвь одна, Мусы. Потом другая ветвь, Исы, который...
– лестница снова вздрогнула в нетерпении, и Мухаммед не успел, почуяв её тревожную дрожь, зацепиться за ступеньку, чтоб взобраться, - то ли проём, то ли, сразу за обрывом, куда ушла твоя тень, переход в новое небо: неужто четвёртое?! И тут, когда переступал через ступень, чтоб оказаться в ином пространстве, пролегла длинная тень от него, будто за спиной вспыхнул яркий свет. Голос Ибрагима услышал - вдогонку ему: