Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина
Шрифт:
– Несчастен ты!
– От возгласа Мусы качнулся купол неба: - Веление Бога невыполнимо! Вернись, пока на землю не сошёл, умоли Его убавить! Иначе люди только то и будут делать, что молиться! (а вывела рука писца: смолиться.)
– Что в том дурного?
– Безделье распространится в мире! Вернись, переспроси!
Вернулся: убавил Он по просьбе своего посланника до пятидесяти.
– О несчастный!
– глас Мусы.
– Сынов Израиля, как ни старался, не сумел заставить, ждёт и тебя неудача: упроси, чтоб
И сократил Он число молитв до пяти. Но выразил сомнение Муса и тут: невыполнима пятикратная молитва!
– Вернись и упроси!
Быть может, с именем Исы к Нему явиться, упросив? Но разве Иса выделен Им средь других пророков?! Отчего тогда возревновал к пророку? Земное это, ревность, небу чуждая! И Богу Мухаммед скажет...
– нет, не рискнул к Нему явиться вновь!
– Да будет так, как повелел Он!
99.
В порядке состязательности (кого с кем?) два заголовка: Мимолётная жалость? или Гнев растаявший? Сомнение, будто прежде кто другой их придумывал, - о Боже! к чему хвальба?- то лишь однажды было!
Женщины Мекки оделись в синее и белое - цвета траура. У
Абу-Лахаба, когда пришла весть о поражении (и потрясение,
что сгинуло его богатство), что-то оборвалось внутри, точно
верёвка, успел подумать, унося эту думу с собой: сорвалось
ведро, полное воды, и с глухим стуком ушло на дно колодца
обмяк, испустив дух. Но какому божеству понадобилась его
душа?
Душа! Душа!
– чей-то вопль раздался, смешанный с хохотом, когда Мухаммеду с пятого небесного круга открылся ад, и круча горная, как будто на земле - не на небе, и спуск в геенну адову по узким тропкам.
А там, где ад...
– будто не кричавшего душа испытывала муки. Голос очень знакомый, грубый, с хрипотцой - это ж Абу-Лахаб! Неужто голос дяди услышал? А вот и сам: от злобы тело вздулось! И души - вложено кем-то знание в Мухаммеда - погубленных дочерей! грудь женская! капает с сосков не молоко, которою не вскормлены, а кровь! Вот и мать дочерей своих Умм-Джамиль! Но в чём моя вина?! И проклинает мужа.
Вспомнилось земное. Однажды...
случилось задолго до хиджры, были живы и Абу-Талиб, и
Хадиджа. Мухаммед услышал спор своих дядей.
– Душа!.. Душа!..
– захохотал Абу-Лахаб.
– Христиане
придумали! А еще прежде - иудеи и персы! Кто видел душу? На
что похожа? Сколько весит? Я должен увидеть и оценить!
А уж услышаны в кругах небесных, откуда виден ад, и вопль, и вскрики, и проклятья:
– О, худшее жилище!
– Запомнил от меня услышанное!
– Рёв адского огня не перекричать! Эй, кто ты? Господь! Аллах! Спаси! Искры точно жёлтые верблюды! Пить!..
– задохнулся в кипящем, булькающем гное.
Я говорил глумящимся: в геенне сгорите! пить вам из источника кипящего! А вы, лицемеры и фарисеи, кричали: "Вздор! Неправда!"
В
Сойти с тропы, ведущей вниз! "Я здесь!
– услышал Джебраила.
– А ты держись, чтобы с лестницы не пасть".
Новые головы в кипящем вареве: Абу-Джахл! Валид! красавица Хинда, жена Абу-Суфьяна, - грозилась в трупе верблюда его похоронить! Взгляд сверкнул Абу-Суфьяна из-под густых бровей, тянется к нему рука жены: "Спаси!" Кто б самому помог! Исчезли, захлебнувшись. И Хинды зов, мольба - удивлён чувству жалости, растаял гнев: ведь родичи они, к единому восходят предку - могучему Аднану! И Хинда...
– То не тела их видны, на земле истлели, - подсказка Джебраила, - а души, нет смерти им, хотели б умереть, не могут!
Смыто сострадание страстей земных живою кровью: "Будь проклят!" - крик Хинды. Но проклят ею кто?
Нутро Хамзы, клянусь богинями Каабы, я разорву! И
съем живьём его кровоточащую тёплую печень!
Абу-Суфьян затевает новый поход и, сколотив наспех
отряд...
– то его голос, обращённый к всадникам, коих
поведёт в бой, земной, услышанный Мухаммедом на небе: Нет,
не корысти ради - начало популярного призыва тогда, и на
времена последующие - идём войной против Мухаммеда! И
двинулся с отрядом в четыре сотни воинов к горе Сайб, вошёл
в сговор с арабами-иудеями бану-надир, совершил набег на
ал-Урайд, разорил поселение, поджёг пальмы и посевы.
... Воины Мухаммеда, готовые к походу, выстроились на
площади Йатриба, чернели кольчуги, блистали острия
копий, ряды лучников с колчанами, набитыми стрелами,
но тут произошло непредвиденное - Айша!..*
______________
* Наконец-то!
– возникло б непременно восклицание читателя, чьё нетерпение - мол, когда появится Айша?
– не раз пробивалось на полях рукописи. Ибн Гасан не упустил бы возможности немедленно откликнуться: Радоваться рано! Ибо ему ведомо нечто такое, что...
– но пока умолчит, лишь заметив: Всему своё время!
100. Невыносима боль земных страстей
Айша преградила путь Мухаммеду: - И я с вами!
– в глазах
мольба; и свирепость от неслыханной её выходки - посмела
остановить Мухаммеда!
– сошла с его лица, не исчезнув,
однако, о чём говорили сдвинутые брови.
Но прежде надобно сказать (пора, и время подоспело):
молился Мухаммед, и пред глазами - Хадиджа.
"О Хадиджа!" - вздохнул, завершая молитву, и вдруг
Айша с обидой: "Ты часто произносишь её имя!"
И назвала Хадиджу беззубой старой женщиной.
– Запомни: её никто не сможет заменить мне!
– А я?
– О, великая наивность!