Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина
Шрифт:
И опять Мухаммед молился с пророками, пред тем как вернуться на землю. И знали про него пророки: что было, и что есть, и что случится. И он - то отзвук предвидения?
– заслышав про победный Бадр, увидел и другие свои войны, - но не было пока ни одной!
О, сколько крови пролито - и вами, но и вами! вами тоже!
Так что же?! Неужто нового являть Мне вам пророка?!
И уже стоит у начала лестницы, которая уходит, точно в пропасть, вниз,
светлеет, но ещё темно, не видно, во что упирается.
Занёс ногу на ступеньку и...
–
последней:
стремительно падал, чувствуя, однако, крепость ступеней. Холм...
– но впечатление, что ещё не земля,
повис, невесомый, - вот он, конь его, Бурак!
Отвязал поводья, освободив от кольца, - или кому-то пригодится?
Воссел в седло... "Я здесь, Мухаммед!" - услыхал, но не увидел Джебраила.
И уже сбоку - краснеющий краешек солнца, внизу - тьма,
и крупная звезда так же ярко светит на небе,
слабо розовеющем небе.
Ощущение земли, на которую ступил, сойдя с коня и
почувствовав под ногами твердь, было неизъяснимо радостное.
Пал на неё, обнял, усеянную травами, - мягка, благоуханна.
Поднялся, вздохнул полной грудью. К дому поспешил: поведать
об увиденном на небе!.. Но тревога: где он? Незнакомое
место! Кто-то бежит к нему. Вдруг увидел...
– это же отец,
Абдулла! в рубахе холщовой, черты смутны, идёт домой!
Моложе меня нынешнего! Вышла встречать молодая - радостью
светятся глаза - мать! Неуверенно ходит: Будь осторожна!
носишь сына!
А потом... в кругу дядьёв, собрались у деда, запомнил с
детства лица: каждый молод, но выглядит старым. И нынешний
Мухаммед помнит: в нём тогдашнем было постоянное смешение
дерзости и робости, превосходства подростка над
сверстниками и обидчивости сироты, которому кажется, что
невзначай укорят. Сорвался с места, побежал, старший знал,
что младший спешит к пещере, трудно за ним угнаться, вот
ручей, и старший подоспел, запыхавшись. Оба Мухаммеда, и
обоим ведом каждый изгиб воды. Огромный камень всё так же
стоит. И его острый край, о который ударился однажды,
оцарапав колено. Берег ручейка песчаный, следы отчётливые
верблюдов, конский след. Ящерица вынырнула из-за валуна,
чья поверхность тепла от жарких лучей солнца, стремглав
юркнула - возникла-исчезла живая зелёная нить - в щель. Не
та ли тварь, с которой однажды, устав от одиночества,
заговорил: "Ну что, служишь змее, своей покровительнице?"
Ящерица остановилась, повернув головку. Светлый низ шейки
задвигался, задышал, глаза удивлённые застыли. "Яд госпоже
своей носишь?" Вмиг, будто кто проник в её тайну, исчезла.
Пригнулся к речке, воды её были чистые и холодные, с
вершины горы стекают, стал пить, и зубы заныли.
– Эй, Мухаммед!
– голос деда, стоял поодаль. Вздрогнули
оба, тот и этот, каким помнит себя; поначалу, когда
окликали, испытывал
глаза!.. Из детских потребностей уединиться, забыться, чтоб
не искали, стать не видимым никому, а если в доме
спрятаться в нише, где сложены одеяла, в свой мир уйти, но
старший - рядом*.
______________
* В момент смерти, - афоризм Гасаноглу, - человек соединяет в себе все свои возрасты. Или иначе: Смерть наступает в результате соединения в человеке всех его возрастов. Добавлено, но потом зачёркнуто: его прошлого, настоящего и будущего, хотя представить реальное соединение всего этого вряд ли возможно.
Прилечь и отдохнуть,
закрыв глаза,
чтоб меж дрожащим веком и зрачком
суметь постичь возникшие виденья.
114. Сто тридцать три
(120) Увидав новый свиток, удивился, считал, что повествование завершено [тут наши с Ибн Гасаном впечатления совпадают: конец, думалось, не скрою, в нетерпении, можно обнародовать свитки - ан нет!], хотя, признаюсь, меня не оставляло ожидание чего-то сверхобычного, и вот - странное цифровое название! [Поистине странное, будто правша писал левой! Когда под особыми лучами просмотрели заглавие, высветилось прежнее: Дважды по сто четырнадцать, число свитков повествования + число сур Корана? А Сто тридцать три? И тут наступила разгадка: умножились священные цифры 19 и 7, составилось новое количество сур Корана? Или - возвращение к первоначальному количеству? Но если так было, то где доказательства? А если новое - то как посмели пойти на такое?!]
– ...Эй, презренный Ибн Гасан!
– взорвался над головой окрик.
– Но я не Ибн Гасан!
– Мне знать, кто ты! Бог повелел тебе исполнить Его волю!
– Сумею ли я?!
– Всё собери, Он наказал, как было Мной ниспослано!
– Но что?
– Неуч! Восстановить тебе наказываю Мой порядок сур и их число, что дерзостно осмелились нарушить рабы Мои ничтожные!
– Но я... И даже...
– как признаться? Вдруг и впрямь грех великий, что нарушен строжайший запрет, невесть чьими устами провозглашённый, переводить священный арабский текст на иной язык? В тот же миг с грохотом провалилась дверь в комнату...
– вспомнил я, как ворвались! И тотчас вся простыня... ещё понимаю! но как Бог допустил? разве...
– но вот же: суры Корана! пропиталась кровью.
Да, это была кровь.
Не вода, выкрашенная в красное.
Нет, не успеет!
(121) А на мою долю выпало простое: озаглавить свитки, а также по мере погружения в них давать пояснения, на большее я и не рассчитывал*.
______________
* ... как и я, Ч.Г., доволен, что присутствую с комментариями в повествовании, которое ещё не завершено: на смену рукотворным свиткам грядут небесные суры, которые являлись Мухаммеду и выстроены хронологически Ибн Гасаном.
Но прежде, коль скоро поставлена точка в жизни Ибн Гасана, следует вкратце рассказать о ней*, исполнить обещанное**: