Не для нас с тобою

Сильвер Лидия

Когда я заканчиваю письмо, кладу его в белоснежный конверт, запечатываю и делаю приписку на нем, раздается тихий стук в дверь. В дверном проёме появляется натянуто улыбающаяся мама.

— Смотри, кто тут у нас, — срывающимся голосом говорит кому-то, стоящему за дверью и в тот же миг эта дверь распахивается настежь, громко стукаясь ручкой о стену.

— Мама! — маленький вихрь врывается в палату, заскакивает на кровать и бросается в мои объятия.

— Леська моя, — шепчу сквозь ком в горле. На глазах пелена

слез, промаргиваюсь, но они льются, пока я крепко прижимаю к себе дочь, глажу ее по спинке.

Она такая маленькая. И такая взрослая. Я помню, как неуклюже она ходила, ковыляя своими пухлыми ножками, раскачивались из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие. А сейчас это маленькая девочка. Стройная, худенькая. Вцепилась в меня своими маленькими по сравнению с моими руками, будто я плот в море, ее единственное спасение.

Мать твою, как я могу ее оставить?

Я не могу.

Я буду бороться за свою жизнь. Понимаю, что ничего от меня не зависит, но я все равно буду.

— Маленькая моя, — склоняюсь над ней и шепчу на ушко. Она поднимает голову, впиваясь в меня любопытным взглядом. У нее серо-зеленые глаза отца. Задыхаюсь от нахлынувших эмоций. Я так старательно уводила дочь от темы отца, коротко бросала на ее вопросы короткий ответ, что он погиб героем. Но как объяснить маленькой девочке, что ее отец был чудовищем? Как смотреть в эти чистые невинные глаза и говорить, что точно такие же после двух лет брака пронзали меня беззащитную своей холодностью? Он себя так вел… Со мной… Он никогда не делал Леське ничего плохого. И если бы он остался жив, я бы доверила ему дочь. Он бы позаботился о ней, если я не смогла.

Черт!

Распирающая грудную клетку боль отступает.

— Мама, — растерянно повторяет дочь. Ждёт от меня ответа, но я не могу сказать ни слова.

Я чувствую облегчение. Я прощаю Виталика. За все, что он причинил мне. Он бы смог сохранить самое дорогое, что у меня есть. Ни квартиры, ни новая машина, ни бизнес. Мне ничего не нужно, только бы знать, что Леська будет счастлива.

— Я так люблю тебя, моя девочка, — шепчу, не таясь слез. Больше не могу. Эту плотину прорывает.

Слышу всхлип мамы, сидящей в удобном широком сером кресле.

Я смотрю в нее. Вижу, что ее переполняет боль возможной потери. Она привела Леську попрощаться. На всякий случай. Она понимает меня как никто другой. Она позаботится о моей дочери. Я как могла облегчила им дальнейшую жизнь.

Теперь пора объяснить все дочери.

— Маленькая моя, — шепчу дочери. Ком слез давит на голосовые связки, поэтому у меня получается только шептать. — Мне сейчас должны сделать небольшую операцию.

— Это больно? — пугается Леська.

— Нет… Мне… дадут таблетку… и я ничего не почувствую.

— Мама, не нужно опелации. Я тебя вылечу, — молит дочь. — У нас дома набол есть! — Ее переживания

рвут меня на части. Вот как собраться?

Она такая маленькая, беззащитная, искренняя. Так любит меня. Так боится меня потерять.

— Эта операция необходима, зайчишка. Но я хочу, чтобы ты знала…

Я не могу! Не могу этого произнести! Как ей сказать о таком?

— Я всегда буду рядом, моя хорошая… — несильно прижимаю к себе ребенка, успокаивающе глажу по спине. Невидящим взглядом смотрю в стену.

Я должна держаться. Должна. Ради дочери. Ей ни к чему моя истерика.

— Лесь, подожди меня в коридоре, — подаёт голос моя мама.

Последний раз вжимаюсь носом в макушку дочери, тяну сладенький запах ее невинности. И отпускаю.

Леська послушно соскакивает с кровати и устремляется к двери.

— Я буду тебя ждать, — радостным обещанием дочь рвет меня на части. Приплясывая она выскакивает в коридор.

— Мила, соберись, — раздается над ухом твердый голос матери. Матрас кровати прогибается под ее весом, когда она присаживается рядом. Так строго буравит меня взглядом! — Не хорони себя раньше времени. Ты нужна ей.

— Я не могу, мама, — горячие слезы все катятся по щекам. Мама прикладывает ладони к моим щекам, большими пальцами стирает влагу.

— Ты должна, Мила, — ее приказной тон выводит меня из оцепенения.

— Мам, если я не выкарабкаюсь… Прошу.

— Я поняла. Я отвезу тебя на эвтаназию.

— Спасибо, — волна накопившихся эмоций окатывает облегчением, смывая все тревоги. Я знаю, что это решение далось ей нелегко. Но это необходимо. Она знает, как это тяжело одной воспитывать маленького ребенка.

Она не потянет и воспитание Леськи и тревоги за меня, если я не смогу реабилитироваться после операции.

Боже, невыносимо все это!

— Прости меня, мамочка, — обнимаю ее крепко и давлюсь слезами. — Прости за все плохое, что я сделала.

— Все хорошо, моя девочка, — мама тоже плачет не таясь. Все, что у нас есть — надежда, вероятность в двадцать процентов. Но это же лучше, чем ничего, правда? — Мне не за что тебя прощать. Борись, моя хорошая. Мы с Леськой ждём тебя.

— Ну как тут наша пациентка? — в дверях появляется медсестра, вкатывая в палату огромную каталку, застеленную белой простынью. — Вам пора на операцию.

— Еще секундочку, — прошу, разлепляясь с мамой.

— Вас анестезиолог ждет, — возражает медсестра.

Беру ручку и торопливо пишу на обратной стороне открытки свой ответ Матвею. Я все решила. Надеюсь, он меня поймет.

Мама помогает мне перебраться на каталку. Потом меня везут по коридору медцентра. В ушах стоит тоненький писк Леськи: “Мама! Мамочка!”

Я плачу, пока есть слезы. Если больно — это хорошо. Значит, я ещё жива.

Я вернусь к тебе, моя девочка.

Я смогу.