Не для нас с тобою
Шрифт:
Сейчас я вижу лживого человека, который обманул меня, воспользовался моей доверчивостью. Пробирался в мое сердце долго, настойчиво, вешая лапшу на уши рассказами о счастливом будущем вместе.
Как я могла быть такой дурой?
Прошла уже через этот этап слепого доверия. Хлебнула дерьма, еле выбралась.
И он знал!
Он знал через что я прошла, от чего отказалась, зареклась больше никогда не любить.
Он рушил мои бастионы, по кирпичику разбирал стену, которой я отгородила свое сердце.
Пробрался,
И ради чего?
Ради денег.
— Сволочь! — кидаю в Матвея ворох бумаг, которые секунду назад держала в руках.
— Мил, я все объясню — Матвей выставляет вперёд руки, медленно надвигаясь на меня.
На его лице написаны неподдельные искренность и сожаление.
Только этой маской меня не проймёшь. Я уже увидела его истинное лицо.
— Скотина! Урод! — бросаюсь к нему, чтобы дать пощечину.
Ладонь обжигает жгучей болью, когда я достигаю своей цели.
Слезы застилают глаза, мешая обзору, но мне все равно.
Наощупь луплю по его лицу, по плечам, кулаком в мощную грудную клетку.
Матвей даже не пошатывается. Стоит истуканом с виноватым выражением лица и молча сносит удары.
Эта его покорность выключает во мне всю ярость и отчаяние, заполонившие меня. Из лёгких будто выкачали весь воздух. В висках взрывается острая боль, вызывая черные мушки перед глазами.
— Мил, пожалуйста, успокойся. Тебе нельзя волноваться, — шепчет Матвей.
— Ты и об этом знаешь? — удивлённо хмыкаю. — Конечно знаешь. Ты все обо мне знаешь! — продолжаю лупить его по плечам, не обращая внимание на боль в ладонях и голове. — Что я ем на завтрак, как плачу коммуналку, как угрожать мне, используя мою дочь! Ты все обо мне знаешь!
Захлебываюсь истерикой, понимая, что у меня осталось несколько минут сознания. Что будет дальше я не знаю. Мне осталось жить несколько минут.
— Мил, я никогда не угрожал ни тебе, ни Леське. Я люблю тебя.
Его тихий хриплый голос с трудом слышится сквозь гул в ушах.
— Любовь? — истерично смеюсь. — Ты все оправдываешь любовью! Только любовь — это ложь!
— Это не так Мила, — Матвей обхватывает меня руками и прижимает к себе. Делаю последний вдох, запоминаю терпкий аромат его одеколона, смешанный с его мужским мускусным запахом.
— Если обидишь Леську, я тебя с того света достану, — шепчу устало, прежде чем свет в глазах меркнет. Кожей ощущаю крепкие объятия Матвея, когда я начинаю медленно оседать на пол.
— Мил, нет! Очнись! Открой глаза! Боже, пожалуйста, только не сейчас! — звенят в ушах крики Матвея. Ощущаю, как он несильно хлопает ладонью мне по щекам в попытке привести меня в чувство. Только знаю, что это бесполезно.
Я умираю.
31. Мила
В себя прихожу в палате какой-то больницы. Из руки торчит
— Я позову врача, — тоненьким голосом бросает она и удалется.
Дверь не успевает захлопнуться, как в палату влетает встревоженный Матвей.
— Сюда нельзя! — громко протестует медсестра, вбегая за ним.
— Я ее муж, — отсекает Матвей, не глядя на медсестру. — Позовите Лёшу.
Медсестра тут же торопливо выходит из палаты, оставляя нас с Матвеем наедине.
"Какого Лёшу?" — тут же хочется спросить мне, но сил нет. В горле пересохло, голова раскалывается от боли, конечности больше не слушаются. Тихо скулю от ужаса. Неужели это все? Допрыгалась. Нужно было соглашаться на операцию раньше, но я хотела ещё немного насладиться жизнью. Хотела…
А теперь лежу как овощ. Безвольная, беззащитная. Противна сама себе.
Матвей наливает из графина в стакан немного воды и подносит к моим губам. Осторожно помогает мне приподнять голову. Прохладная вода немного успокаивает голосовые связки и можно что-то сказать, но я не знаю с чего начать. Я растеряна и напугана. Весь мой план по реабилитации Леси после моей смерти летит к черту. Матвей все переиграл. Сделал по-своему.
— Можно тебя поздравить? — наконец начинаю разговор.
— С чем?
Взгляд потухший, бесцветный. Одна тревога затаилась в их цвета морского шторма глубине.
— Ты теперь совладелец "Олимпа", — хмыкаю я. В груди все болит. От этого разговора зависит судьба не только Леси, но и сотрудников спорт-центра.
— Не ерничай. Я хотел тебе сказать, но ты была слишком занята прятками от меня.
— Я не могла тебе сказать.
— Что ты можешь умереть? — наконец взрывается Матвей, вскидываясь в кресле. — Ты хоть понимаешь, что я чувствую сейчас?
— Что же? — внутренне собираюсь. Ни к чему сейчас выяснять отношения.
— Что я не важен для тебя. Не имеет никакого значения мое присутствие в твоей жизни! Все заколочено! Я как только не прорывался в эту дверь, как только не доказывал, что я не такой мудак как твой бывший муж! А ты все решила сама.
Отчаяние Матвея передается мне. Я чувствую его кончиками пальцев, дрожью в руках.
Мне невыносимо видеть страдание в его глазах, слышать отчаяние в его голосе.
— Я тебе сказал, что сделаю так, что "Олимп" будет в безопасности от Шахова, я это сделал.