Не хочу в рюкзак
Шрифт:
Лида направилась было к нему, но он, заметив это, спрятался за чью-то спину. Повод непринужденно заговорить был упущен. Представляться ребятам, занятым полдником: «Я ваша воспитательница!» — глупо. Тогда зачем она здесь?
Волнуясь, словно перед зачетом, Лида решила подойти к пожилой учительнице, которая, скрестив на груди руки, неподвижно смотрела куда-то поверх голов.
— Слушаю! — как автомат повернулась женщина.
— Здравствуйте, — сказала Лида.
— Добрый день. — На лице собеседницы Лиды не отразилось ничего, даже
— Я... новая воспитательница. То есть и литератор... Директор велел принять шестой «В»...— деревянным голосом сказала Лида, презирая себя в эту минуту за неспособность говорить человеческим языком.
Учительница оглядела ее с ног до головы. Видимо, осталась не совсем довольна: перед нею стояла молоденькая девушка с дерзкими и в то же время внимательными глазами, в нарядном голубом платье. Светлые волосы легкомысленно спадали на плечи.
Женщина вздохнула, и ее лицо приняло скорбное выражение.
— Приходите в свою смену, с утра, — посоветовала она. — Сейчас я занята: видите, кормлю детей!
Лида вспыхнула, но отступила безмолвно. Совсем не так она представляла себе первое знакомство... Круто повернувшись, Лида пошла с площадки.
«Деликатная дура! — ругала она себя. — «Директор велел»! «Новая воспитательница»! А та тоже хороша: «Занята... я кормлю детей!» А что мальчишка льет в урну какао — не видит! Стоит, как сухое дерево!»
Сквозь досаду в Лидино сознание пробилась неутешительная мысль: первый день безнадежно испорчен.
Вечером Лида сидела за столиком под шелковицей и ожидала хозяйку, у которой сняла комнату.
Тетя Зина, женщина лет пятидесяти, маленькая, круглая, принесла в сад чайник, чашки, айвовое варенье.
— Сиди, сиди! — прикрикнула она на Лиду, видя, что та порывается ей помочь. — Сёдни я за тобой, завтра — ты за мной... Или сбежишь?
— Ну что вы! — горячо сказала Лида.
— Вот и ладно!
Тетя Зина удобно устроилась на скамейке и стала разливать чай.
Лида с наслаждением вытянула уставшие ноги и только сейчас почувствовала, до чего же хорош нежаркий южный вечер!
Где-то недалеко беззвучное лежало море. От него шел густой солено-рыбный дух. Одна за одной переставали звенеть цикады. Те самые цикады, которые молчат почти всю свою жизнь и только перед смертью, словно спохватившись, без умолку и надрывно исполняют брачную песнь.
В мире становилось совсем тихо: молчало море, молчали птицы. И только слышались за кустарниковой оградой чьи-то шаги, да короткая струя горячего чая падала в фаянсовые чашки с отбитыми ручками.
— Значит, воспитателкой? — спросила хозяйка.
— Педагогом.
— А умеешь... педагогом?
— Не знаю, — призналась Лида и шутя добавила: — Липецкий метод вроде бы изучала. Знаете, современные такие правила, как вести урок, как воспитывать ребят...
— Никому не говори, что не умеешь! — забеспокоилась тетя Зина, по-своему истолковав
— Ладно. Я ведь только вам! — засмеялась Лида.
— То-то! Мне можно. Двадцать лет в санатории работаю, худого никому не присоветовала.
— А кем вы работаете? — поинтересовалась Лида.
— Ночной няней.
— Ребятишек сторожите?
— Зачем?! Сторожа — те по двору бродят. А я «рыбаков» бужу. Много иную ночь бывает. По часам бужу.
— Трудно... — смущенно посочувствовала Лида.
— Зачем? Нынче-те год совсем легкий.
Темнота загустела.
— Чтой-то сидим впотьмах, пошли в дом, — предложила хозяйка. — Телевизор включим — спать будет полегче.
— С телевизором? — машинально переспросила Лида, собирая со стола чашки.
— С им!
И они ушли из-под шелковицы.
— Вот твоя комната. Хоромы! Ход отдельный.
— Раздевайся, как вздумается. Не стыдись. Окно слепое, на огород. А я сейчас телевизор принесу...
— Спасибо, — растерянно повторила Лида. — Не беспокойтесь!
Тетя Зина ушла и скоро вернулась, держа в руках старенький вентилятор. Включила.
— Вот и ладно, — сказала она с удовлетворением.
Лида улыбнулась, глядя на неказистый «телевизор».
Позже она привыкла, что в этом доме «холодильником» звался утюг. Раскладушка была «диван-с-кроватью». У вещей не было точного названия, но Лида постепенно привыкла к этому.
Оставшись одна, Лида задумалась о завтрашнем дне.
Она не боялась школы. Просто ее сбило с толку непривычное: ученики — больные; педагог — он же воспитатель; завуч — рентгенолог; учительская без тетрадей; несостоявшееся знакомство с классом...
Постепенно мысли обратились назад, к тому берегу, на котором остались студенческие годы, общежитие, друзья.
Остро, близко вдруг шевельнулась память о Гришке.
Лида нагнулась, вытянула чемодан из-под раскладушки и достала письмо. Это было единственное письмо от него. И Лида твердо знала, что других писем не будет. Гришка — человек, для которого Лида никогда не станет никем другим, нежели товарищем по коммуне, «своим парнем», незаметным спутником в турпоходах. О таких, как Лида, парни могут помнить всю жизнь, но письма будут писать другим девчонкам.
Лида расправила на ладони узкий листок бумаги. Бесполезно искать что-то между строк. Здесь все ясно, дружески просто и... безнадежно.
«Привет, Лидуша! — писал Гришка. — Спрашиваешь, как живу? Отвечаю: живу нормально. Изучаю испанский. Осваиваю метод «погружения». Чертовски умная вещь! Надо только сконцентрироваться, отбросить все лишнее и дней пятнадцать не слышать совершенно своего языка, а говорить по-испански. Ухожу для этого в степь. Ты спрашиваешь о моем здоровье? Отвечаю: почти поправился. Врачует меня в основном мама, да еще письма парней...»