Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

— Борис Андреевич Дроздов. Удивительно даровит. Можно сказать, это редкий экземпляр выдающихся до­стоинств. Еще до вуза Борис Андреевич стал ученым.

— Так уж и ученым?!

Вопрос прозвучал резко, почти грубо. Павел понимал, что чувство зависти и ревности — чувство нездоровое, рано или поздно оно обернется бедой для него, но ничего не мог с собой поделать.

Профессора Маркина удивил тон обращения; в какой-то степени оскорбило его и недоверие хозяина.

— Вы, если не ошибаюсь, намереваетесь завтра прийти ко мне на факультет? Так?

— Да, да. Обязательно, Григорий Иннокентич,—

как можно мягче и вежливей ответил Павел, сожалея о своей вспышке.

— Вот и отлично. Попробую убедить вас фактами. Бо­рис Андреевич еще до поступления к нам на экстернат разгромил профессора Протасова. Уже тогда он обосновал теорию морального износа машин и оборудования в нашей стране и с прозорливостью истинного ученого доказал, что недалек тот день, когда эта теория станет законом в сфере экономики. И это его предвидение блестяще подтверди­лось.

Именно профессор Маркин впоследствии стал для Зы­кова неистощимым источником информации в области экономики. Знакомил он Зыкова и с тем, что выходило из– под пера Бориса Дроздова. И трудно было найти и обосно­вать непосвященному закономерность этой долговременной связи людей таких далеких по своим профессиональным устремлениям, житейским навыкам и характерам. Григория Иннокентьевича подкупала жажда к познанию, проснув­шаяся в немолодом рабочем, его все более усиливающаяся способность «переваривать» материал, представляющий определенную трудность для студентов и аспирантов. Па­вел Порфирьевич в области экономики становился все более образованным и начитанным человеком. Но профессора удивляло равнодушие Зыкова к официальному закрепле­нию своих знаний, к диплому.

Однажды Маркин, потеряв терпение, прижал своего друга к стенке: «Будь хоть раз до конца со мной откровен­ным». И Зыков уступил:

— Хорошо, хорошо, Григорий Иннокентьевич. Объяс­няю на пальцах. Скажите… Вот вы профессор, известный ученый… Вы можете назвать свой месячный заработок?

— Гм… В этом нет секрета… Я имею честь возглавлять кафедру. Ну и… как профессор… Тысяч шесть, скажем…

— А для меня, дорогой профессор, и восемь тысяч… так себе. Обвиняю себя в лентяйстве. Правда, тарифные ставки меняются, раз на раз не приходится… Но в общем-то… скоростник на государство не обижен. А получи я диплом, меня посадят на полторы, в лучшем случае на две тыщи… Вот и считайте-выбирайте.

Профессор ушам своим не верил. Он стал выяснять, уточнять; по его сведениям, Зыков малость прихвастнул, но факт оставался фактом: скоростник высокой квалификации зарабатывал примерно столько же, сколько и он, профессор.

Приходилось и Зыкову бывать в доме у Григория Ин­нокентьевича. Перебирая однажды в кабинете профессора новые журналы (сам хозяин, подвязавшись фартуком, го­товил «волшебный салат для закуси»), Павел Порфирь­евич наткнулся на папку с пометкой красным карандашом «Борис Андреев». Пока на кухне творилось «волшебство», Зыков успел прочитать статью, в которой развенчивался английский экономист Вильям Смит, критиковавший со­ветских технических специалистов, а заодно и экономистов за медленное и неохотное применение на практике теории

о моральном износе. Некто Борис Андреев доказывал, что социалистическое производство существенно отличается от капиталистического, поэтому слепое копирование капита­листических методов производства не только малоэффек­тивно, но порой и вред может принести. Примеры из опыта московских заводов подтверждали

эту основную мысль автора.

Зыков насчитал в папке четырнадцать статей. В начале каждой статьи в правом углу были указаны названия жур­налов. Заголовки статей, а также названия журналов (последние были взяты в скобки) были перепечатаны в четырех экземплярах и находились на последней странице вместо оглавления. Павел сложил вчетверо одну из стра­ниц и сунул во внутренний карман: ему хотелось узнать поосновательнее об этом англичанине Вильяме Смите.

А где-то через полгода знакомства с профессором Мар­киным Павел попросил его принести прочитать кандидат­скую диссертацию Дроздова. Маркин сначала заупрямил­ся — на факультете образовалась целая очередь желающих прочитать работу. И все же профессор нашел для Зыкова экземпляр, хотя и пришлось козырять «новатором» и «де­путатом». Четыре вечера подряд Павел читал диссертацию. Работа была смелая, доказательная, а порой и резкая, му­рашки ползли по спине от страха за Дроздова.

— Вот шпарит, землячок. И о голове своей не печется…

И вдруг в одной из подглавок он прочитал полемику Андреева с английским экономистом Смитом. Зыков ахнул:

— Да что же это он, свихнулся?! Сдирает из журналов чужое.

Нашел Павел в диссертации и другие знакомые подглавки… Заголовки или полностью совпадали с теми, что перечислялись в списке или же были слегка изменены.

При очередной встрече с профессором Маркиным Павел Порфирьевич стал осторожно расспрашивать Маркова о статьях Андреева. Но Григорий Иннокентьевич с недоуме­нием пожал плечами.

— Экономиста с такой фамилией не знаю,— и тут же заговорил о другом.

Пытался Зыков и позже заговорить об этом Андрееве, но и последующие его расспросы вызвали недоумение профессора.

— Дался вам этот Андреев. Я же сказал: не знаю такого.

Павел попытался навести справки об Андрееве на фа­культете, однажды позвонил даже в журнал с просьбой дать адрес Андреева, по ему сухо ответили: «Адреса това­рища Андреева не имеем»,— и сразу же положили трубку. Так Зыков не узнал ничего об Андрееве. Однако в голове Павла Порфирьевича даже не мелькнуло, что Дроздов мог скрываться за каким-либо псевдонимом. На кой черт ему это сдалось? Псевдоним чем-то походил на анонимку, за ними скрывались те, кому что-то грозило. А мог ли Дроз­дов прибегнуть к анонимке? Как бы ни относился к Борису Зыков, но если бы его спросили об этом, Павел мог отве­тить только одно:

— Ни за что!

И тем не менее оставлять безнаказанной такую аван­тюру Павел никак не мог. Он хотел было сообщить в парт­организацию завода или факультета о плагиате Дроздова, но вдруг узнал, что тот в тяжелом состоянии доставлен в институт Склифосовского.

3

И вправду говорят, что беда не приходит одна. Весть о страшном несчастье с Борисом, что он доставлен в больни­цу и находится в тяжелом состоянии, сразила Женю. Она была на восьмом месяце беременности. Ей сделалось так плохо, что вызванный из женской консультации врач тот­час же отправил ее в больницу.