Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

Михаил Иванович ответил не сразу. Он пощипывал свою бородку и задумчиво, хмуро рассматривал пол. По­том поднял на Вальцова грустные глаза мудрого, многознающего человека.

— Вас Иваном Федосеевичем зовут, если не запамято­вал?

— Именно так, Михаил Иваныч.

— Не буду, Иван Федосеевич, скрывать того, что, впро­чем, и для вас лично, как и для всех, здесь присутствующих, не является особым секретом. Не следует нам преумень­шать военной опасности, которая ныне сложилась в мире. Страна наша, уважаемый

Иван Федосеевич, в не меньшей мере, чем в хлебе, нуждается в танках, хотя нам очень нужны и трактора.

Слово «очень» Калинин произнес с нажимом.

— Да. Очень! — почти одновременно вслед за Михаи­лом Ивановичем повторили все те, кто присутствовали в ка­бинете Калинина.

Вальцов в ответ вздохнул.

— Кто о том спорит, Михаил Иваныч? Нам, работникам села, это особенно понятно.

— Лошадкой и плугом вековой целины не взять. Сам пахал, знаю цену мужицкому поту. Ее мощным трактором, не харьковским, а челябинским, видимо, и можно взять. Согласны? — спросил Калинин.

— Пожалуй, — угрюмо согласился Вальцов.

— А теперь подсчитаем, сколько мы в состоянии, обо всем забыв, выставить тракторов для подъема целинных земель хотя бы в Казахской ССР?

Иван Федосеевич остановил Калинина мягким движе­нием руки.

— Не надо, Михаил Иванович. Понимаю… Сейчас о до­полнительных землях думать время не пришло.

— Да, да, не пришло еще время. А придет, Иван Федо­сеевич. Придет непременно. — Калинин улыбнулся, но гла­за его оставались грустными. — Боюсь, мне до той поры не дожить.

Все они тогда дружно запротестовали, сказали все то, что обычно говорят человеку, если ему вздумается намек­нуть на быстротечность жизненного пути.

А он слушал, ласково улыбался и кивал, хорошо пони­мая состояние своих гостей.

Этот разговор расширил кругозор Вальцова. Именно тогда он понял, как еще узок его взгляд на истинно госу­дарственные проблемы, хотя и не мог упрекнуть себя в том, что, думая о решении зерновой проблемы, он забыл о го­раздо более важном и грозном деле—как уберечь страну, само дело социализма от коричневого нашествия. Трактор и танк — они ведь почти братья. Производственные мощ-

ности в те годы, увы, еще не позволяли решать обе проблемы одновременно. Нужны были прежде всего танки. Хлеб, разумеется, необходим человеку, завтрашнему солдату, но если без хлеба солдат может иногда потуже под тянуть ремень и выдюжить, без танка ему не обойтись.

Вот сейчас и приспело это время, но почему же медлят?

Реакция на письмо Вальцова в ЦК КПСС оказалась та­кой, какой не мог предугадать даже многоопытный помощник секретаря Центрального Комитета.

Однажды поздно вечером Вальцова вызвал к себе в ка­бинет министр.

— Кто вас надоумил на это письмо?

Вальцов выслушал министра сидя. Но прежде чем от­ветить, встал, хотел

по привычке огладить назад гимнастерку, но, смутившись, одернул костюм. Ответил четко, будто рапортовал:

— Я писал, как член партии. И не сожалею о своем письме. Заявляю — буду писать и впредь. Все, о чем я написал, не является тайной, это насущная государственная проблема. Проблемы надо решать, и своевременно. Готов голову сложить, но от своих слов не отступлюсь.

Министр несколько опешил от столь решительных слов, ответил уже не громким рокочущим басом, а по-домашнему, тихо:

— Да вы садитесь, — и с досадой махнул рукой. — Че­го стоите, как солдат перед генералом?

— Я и есть солдат.

— Солдат… Солдат… Заварил кашу, солдат, а мне ее расхлебывать.

— Зачем вам? Я ее заварил, мне и хлебать.

— Эх, Иван Федосеич! В прошлом вы политработник, а дипломатичности у вас ни на грош.

— Мне надоело играть в дипломатию. Я решил по-солдатски, по-мужицки…

— Да сядешь ли ты, наконец! — уже не на шутку рас­свирепел министр. — Мне гнать тебя приказано в три шеи. Тебе это понятно или нет?

Вальцов не сел, а рухнул в кресло. Не испугался. Поразила нелепость услышанного. И расхохотался.

У министра, казалось, глаза полезут на лоб. Человека гнать намереваются, а он хохочет. Покачал головой.

— Поди, с ума спятил?! — заговорил совсем тихо. Он любил Вальцова, хотел сделать его одним из своих заме­– стителей. И вот такая неожиданность. — Доктора звать или коньяком отпаивать?

— Предпочитаю последнее.

Министр вышел в заднюю комнату и сам вынес оттуда два бокала с коньяком и под мышкой бутылку «боржоми».

— Пей, аника-воин! — Сам выпил залпом. Долго возил­ся с пробкой на бутылке с минеральной водой. Выпил и во­ду. — Ну, чего ждешь? Приглашения повторного? Хватит в казака-разбойника играть. Положение достаточно серьез­ное, чтобы по-серьезному его и обсуждать.

Вальцов изменил тон. Говорили долго, обстоятельно. Министр решил, что правильней всего вопрос вынести на коллегию, где Иван Федосеевич и должен выступить с обо­снованным докладом. Его позицию подвергнут острой кри­тике, как несвоевременную, малообоснованную для такого ранга работника, каким должен быть член коллегии, руко­водитель одного из важнейших главков. Он, министр, пред­ложит коллегии перевести его в начальники отдела, но это предложение не будет носить приказной формы.

— На волю коллегии. Ты меня понял?

— Зачем эта комедия? — с гримасой боли спросил Иван Федосеевич. — Пишите приказ — и дело с концом.

— Я тебе должен дать коленом под зад. Неужто это непонятно?

— Ну и давайте. А я уеду работать агрономом, предсе­дателем колхоза, директором МТС или какого-либо сов­хоза.

Министр хотел еще что-то сказать, но Вальцов ему не дал.

— Будьте человеком. Не говорите больше ни слова!