Не могу больше
Шрифт:
Беседа за столом была непринужденной и легкой. Не имеющая особого смысла болтовня. Даже Мэри время от времени улыбалась, поглядывая на мужа своей матери с явной симпатией.
То, что ни мать, ни дочь, надолго затерявшиеся на просторах жизни, не задали друг другу ни одного вопроса, было довольно странным. Но, в конце концов, это их личное дело. Вероятно, они поговорят обо всём после ужина, с глазу на глаз. Воспитанные люди делают именно так: не выносят на общий суд только их касающихся проблем. Джон искал любое оправдание недомолвкам и странностям,
Ну, поссорились девочки когда-то очень давно. С кем не бывает… Как поссорились, так и помирятся. Ох уж эти женщины с их вечными тайнами и загадками.
— Мне понравился дом, — обратился Джон к миссис Гилл, время от времени бросающей на него и Мэри пытливые взгляды. — Не похоже, что он пустует.
— Вы правы, Джон — он не пустует. — Она посмотрела на Мэри. — Помнишь, дружок, ту немолодую приятную пару, Долли и Эвана? Они поддерживают в доме порядок, и хотя мы с Крисом появляемся здесь нечасто, дом, как видишь, вполне обитаем. Только вот сад заброшен… Каждую весну мы нанимаем садовника, но… Да Бог с ним, с садом! Все равно некому в нем гулять.
— Мне не интересно слушать о саде. — В голосе Мэри звенела сталь.
— Почему? — неподдельно удивилась Эмма. — Когда-то ты очень его любила.
Мэри не ответила, но взгляда от матери не отвела: смотрела прямо в глаза, непримиримо и вызывающе, готовая в любую секунду ринуться в бой. Острота ситуации была очевидна, и даже Крис на несколько минут потерял свою философскую невозмутимость.
Но Эмма доброжелательно улыбнулась и повторила: — Да Бог с ним. Мало ли что мы когда-то любили… Крис, надеюсь, коньяк у тебя не закончился?
— Коньяк никогда не кончается, милая женушка. Он вечен, как небо над нами.
— Кристофер, вы очень милы, — с едва уловимым оттенком благодарности сказала Мэри. — Эмме действительно повезло.
«Она не назвала её матерью… Почему?»
К счастью, ужин закончился мирно и даже весело. Кристофер рассказывал уморительные истории, и Эмма молодо и звонко смеялась, закрывая руками лицо.
Кофе отправились пить в гостиную, захватив остатки коньяка и вино. Разговор незаметно иссяк — сказывалась усталость, да и времени было немало.
— Ну что ж, — многозначительно протянул Гилл. — Джон, думаю, наших дам мы оставим наедине — пусть чуть-чуть посекретничают. Не знаю, как вы, а я вот уже полчаса мечтаю о теплой, мягкой постели. Не возражаете?
Женщины промолчали.
Джон поднялся. Он действительно рад был уйти. Сытое, порядком опьяневшее тело настойчиво требовало покоя.
Но дело было не только в этом…
— Может быть, сделать вам горячего чаю? — предложил Кристофер.
— Ты, как всегда, знаешь, что мне необходимо, милый, — благодарно посмотрела на него Эмма. — Я мерзну.
Он с нежностью поцеловал жену в макушку. — Я быстро. А Джон
Крис вопросительно взглянул на Джона.
— Конечно, — кивнул тот в ответ. — Где тут поленница?
— В кладовой, неподалеку от кухни.
…Подслушивать Джон не собирался, но, тем не менее, остановившись у входа в гостиную и прижимая к груди изрядное количество аккуратных березовых бревнышек, он невольно уловил тихие слова Эммы:
— Зачем ты здесь, девочка? Тебе настолько плохо? Ты решила удостовериться, что есть на свете нечто, более ужасное и больное, чем твоя семейная жизнь?
— О чем ты? Я счастлива.
— Вижу.
Джон кашлянул и замер на пороге гостиной. — Я помешал?
Эмма тепло улыбнулась. — Вы вовремя, Джон. Наш камин едва жив.
Мэри на мужа даже не взглянула.
*
Наконец-то!
Нетерпение было так велико, что Джон едва не выронил телефон. Плотно прикрыв дверь и присев на край заботливо разобранной постели, он нажал кнопку вызова, пребывая в полной уверенности, что если сейчас не услышит голос, по которому успел невыносимо соскучиться, сердце его замрет, а потом остановится, и запустить его снова будет не под силу ни одному, даже самому опытному реаниматору.
Шерлок ответил сразу. — Привет, Джон.
Джон едва не задохнулся от радости, но ответил ворчливо: — Как всегда, не даешь даже слово сказать… Привет. С Рождеством.
— И тебя.
Они помолчали минуту и заговорили одновременно:
— Как ты?
— Все нормально.
Разговор снова прервался.
Джон непроизвольно потерся ухом о мягко светящийся экран телефона. — Чем занят?
— Домываю посуду.
— Посуду?! Конец света…
«…ты и посуда…»
— Ничего удивительного.
«…ведь тебя рядом нет…»
— Скучаешь… один?
— Я был не один.
— О… О? Я рад. И кто же…
— Расскажу, когда ты вернешься. Будешь удивлен. Очень.
— Интригуешь. Я скоро вернусь, Шерлок. Скоро… Надеюсь, тебе было хорошо.
— Да. А тебе? Тебе хорошо, Джон?
— Это без тебя-то? То есть… Я хотел сказать… В общем, спокойной ночи.
Джон быстро нажал на сброс и крепко стиснул телефон в ладони.
Прижал к груди.
Он и так сказал слишком много…
За окном качались деревья, и вновь начавшийся снегопад кружился пока ещё редкими хлопьями, убаюкивая своим беспорядочным танцем…
Он возвращался на Бейкер-стрит спустя… Сколько же его не было дома? И где он всё это время был? Не вспомнить… Голова тяжелая и пустая… Но, кажется, он… Да-да, точно! Он умер… Умер? Да. Да. Он упал и разбился… Откуда же он упал? Неожиданно приходит уверенность, что он упал с Колеса обозрения… Да. Точно. Именно с Колеса обозрения. Чушь какая-то. Что он мог делать на Колесе обозрения? Когда он в последний раз катался на этом пугающе огромном аттракционе? Не может этого быть! Но почему же так пьяно, так сильно кружилась голова, когда он летел к земле?