Не на месте

Острова Милена

Не утерпев, я показала работу папе.

– М-м... Изящно, - покивал он.
– Это Тауле?

– Да. Я просила сделать перевод, а он вот... Кстати, не знала, что ты уже рассказывал ему о Лоатэттарэ.

Папа улыбнулся удивленно:

– Не рассказывал. С чего ты взяла?

– Просто откуда еще он мог узнать такие подробности? Что Лоатэттарэ был родом из простой рыбацкой семьи, о его трагической любви и столь же трагической гибели в бою...

Я невольно запнулась. В бою с герскими захватчиками. Величайшего поэта

моей родины зарубили какие-то кровожадные выродки. Сколько прекрасных творений остались ненаписанными...

– Уллере, - папа погладил меня по плечу, - тут вот... Нам отдали небольшой старый долг за ученика.

Он протянул мне кошелек.

Я сочла золотые, сжала с силой в кулаке. Теперь мне хватит на свадебный дар. Мы с Артой поженимся и будем счастливы. Нельзя же вечно оглядываться на былую вражду наших двух стран. Нужно жить будущим.

тем же утром

Тау Бесогон

Ночью под простыню ко мне вползла черная змеючка Ритит. От нее слегка приванивало хлевом (вечно с лошадьми возится, обожает их), ну да ладно. Скучает, бедняжка: батя ее не жалует, надоела, наверное, продаст скоро. А я добрый, че? Могу и отодрать, мне не сложно...

Под утро мне грезилось нечто несусветное. Огромная масса зеленоватой воды, в которой я парил совершенно свободно. Я люблю понырять за мидиями, но это - пока дыхалки хватит. Во сне я за воздухом не всплывал. Наверное, я был рыбой. На глубине вода стала словно бы гуще, лиловее, и в ней в изобилии плавали неведомые твари с целыми пучками глаз, щупалец, усиков. Какие-то клоунские рыбы, моллюски. Все, что водится в нашем Круглом море, можно увидеть на прилавке Рыбного рынка, но такого там точно не бывало.

А на дне стояли города. Домами там служили нагромождения кораллов, испещренные множеством норок. Еще меня поразили башни: закрученные винтом наподобие ракушки, с рядами арок - такая ажурная филигрань только под водой и устоит. По городу расхаживали, то есть расплавывали чуды-юды, похожие на огромных кальмаров. Зависали парочками и группками, словно дружески болтая, что-то таскали в свои башни-ракушки. Те, что покрупнее, чинно пошевеливали щупальцами и явно порицали наглую молодь, передвигавшуюся резкими толчками. Чуды почтительно приветствовали меня, и я тоже помахивал в ответ какими-то отростками... Потом меня вдруг пронзило жгучей, смертной тоской и буквально вытолкнуло из сна.

Я ошалело уставился на свои руки. Все как надо: раз, два - руки. Раз, два - ноги. На всякий случай пересчитал пальцы: раз, два, три, четыре, пять, шесть. Все, как у людей. Позже я понял, откуда росли щупальца: перечитался вчера проклятых "Рыб и гадов".

Ритит исчезла. Я потянулся, выглянул в окно. Под окном стоял Учитель и смотрел на меня в упор. Наэ! Проспал! И - попал. Я кинулся вниз.

Мы шли по аллее в суровом молчании. Чирикали птички, благоухали цветы. Мелькнул за кустами алый подол - батина наложница-рийка. Веруанца она боится,

как огня. Меня, впрочем, тоже: батя как-то в шутку посулил, что если спознается со мной, он ее прирежет. А та и поверила: в Рие-то рабыню убить - плевое дело.

Небольшая разминочка, растяжки-попрыгушки. Наконец, Учитель подвел меня к большому старому сукодреву.

– Бей.

– Э-э?

– Прямой кулаком. В ствол.

Я хэкнул и врубил по стволу. Проглотил вопль.

– Еще.

И еще, и еще. Когда с костяшек уже стала слезать кожа, и без вскриков уже не получалось, я не выдержал:

– Учитель, вы хотите, чтобы я набил боевые мозоли?

– Я хочу, чтобы ты разозлился. Так надо. Бей.

И я лупил до остервенения, до слез.

– Нет, - изувер сокрушенно вздохнул.
– Внутри тебя нет гнева, вот в чем беда. Когда будешь достаточно расстроен и зол - повтори это упражнение.

Свой завтрак я вкушал обеими руками, зажав ими пирог, как культями. Гнева, вишь, мало! Твою ж веруанскую мать...

Потом пошел в библиотеку, полистал давешнюю книжку. Ничего похожего на моих кошмариков. Листок с незаконченным переводом давил на совесть. Ладно, доделаю главу и хватит.

"...среди прочих прожорливые самые имеют быть нкоатуцури (в переводе: "кусачки", "зубастки"). Длиною оные гадины есть локтя половину..."

Помимо "культяпок" болели подколенные жилки и пах. Учитель упорно настаивал, что надо уметь драться ногами. А еще - молниеносно отскакивать в любом направлении. Я полагал, что нужен просто бердыш с рукояткой подлиннее.

Так. "Изрядно... нет, в изрядном множестве обитают у истоков Чироти, и всякое животное, попав в... тр-р-р (незнакомое слово) поток, будет скоро поето... обглодано до костей... (бр-р!) весьма скоро. Однако если отвлечь тр-р-р нкоатуцури биением веток по воде, переправа возможна осуществима будет".

Как на грех сразу представилось: отряд подъезжает к реке, несколько всадников уже начинают переправляться, как вдруг вода кругом вскипает, окрашивается кровью... ужас, крик, паника... Ветками им пошлепать, как же... И создал же Бог такую дрянь!..

В дверь однократно властно стукнули. Не дожидаясь разрешения, вошел батя. Навис надо мною, уперев широкие ладони в столешницу. У! Важное дело!

– Постигаешь, значица, науку-то?

– Постигаю.

Увидев мои кое-как замотанные ладони, он недовольно рыкнул. Обозрел рисунок кормящихся нкоатуцури, буркнул: "Тьфу, прости Господи!" и захлопнул книгу.

– Гм, - сказал батя.
– Забыл упредить: Вааруны пригласили нас нынче отобедать. Гляди! Чтоб вел себя как следовает.

Под повязками у меня гадостно заныло.

– Колодой-то не сиди, как тот раз, что они у нас гостили. Покажи, что мы тож люди ученые, не мужичье какое, - наставлял батя, подтверждая мои худшие подозрения.
– Да приведи себя в божий вид, приоденься побогаче.

– А мне обязательно идти?
– спросил я с деланной ленцой, бешено соображая, как бы отвертеться.
– Почему не Эру с Наато? Они же дружат с Вааруновой дочкой.