Не открывайте глаза, профессор!
Шрифт:
Аглана тряхнула серебристой копной волос, и я успела увидеть счастливую улыбку на её лице.
«Идём по невидимому квадрату, — как наяву, услышала я голос профессора. — Позволь вести тебя за собой…»
Глава 21
Мир рушился.
Небо раскалывалось, многочисленные трещины разбегались от одной звезды к другой, предвещая скорое падение небесного свода, земля подо мной дымилась и шаталась. Под мраморным полом Зала Общих собраний вскипала раскалённая бездна, жаль,
«Раз-два-три, раз-два-три», — музыка вела меня, заставляя двигаться и даже дышать в навязанном ею ритме.
Мортенгейн склонил подбородок и взял Аглану за узкую изящную ладошку. Его ноздри затрепетали — неуловимо для всех остальных, но я-то видела.
Не могла не видеть, не пожирать его глазами. Он вдыхал её запах, в отличие от моего, не скрытый никакими нейтрализаторами. Он чувствовал её.
Вартайт Мортенгейн мне в отцы годится. Он дуплиш, сильный, красивый и неуязвимый, а это значит, что наше с ним узаконенное будущее невозможно. Он профессор, уважаемый и обеспеченный преподаватель, а я адептка-недоучка, ничегошеньки из себя не представляющая.
У него невеста есть, он несвободен!
Я всё это прекрасно знала.
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
…Аглану и такое будущее вполне могло устраивать. Она не гналась за общепризнанными ценностями, такими как официальный диплом… официальный брак. И сейчас на её тонких губах мерцала почти торжествующая улыбка, на бледных щеках розовел румянец, и она уже вовсе не казалась тусклой молью, невзрачной тенью. Напротив — она словно расцвела. Засветилась изнутри. Её нарядное светло-голубое платье с серебристой отделкой делало её похожей на цветок пиона.
Вторая ладонь Мортенгейна легла на её талию. Зазвучала музыка, и я пихнула в рот кулак, чтобы не взвыть, попятилась, слепо шагнула куда-то в сторону — нетанцующие адепты расступались передо мной — пока не оказалась у стены. Вцепилась второй рукой в плотную серебряную портьеру. Ткань жалобно затрещала, но я не обратила на это внимание.
Бежать!
Забрать своё!
Он мой!
Мой!
Голос внутри меня заходился воплем, и будь я дуплишем… будь я дуплишем, я давно обернулась бы поджарой чёрной волчицей. Было так легко представить, как мои зубы смыкаются на узком запястье, как жалобно хрустят кости, как…
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!
Выхухоль небесная, я…
Чья-то сильная рука выдернула искусанный кулак из моего рта, толкнула меня назад, и я не сопротивлялась, почти обрадовавшись возможности потерять из виду прекрасную танцующую пару. Черноволосого статного мужчину с повязкой на глазах и тоненькую, грациозную, почти невесомую девушку с копной белых волос, сияющую и гордую.
— Матильда! Что ты творишь?!
Я не понимала, куда и зачем меня тащат, но с упорством тонущего цеплялась за всё подряд: дверные ручки, косяки, шторы, чей-то пиджак… Зал общих собраний представлял собой изрядно вытянутый прямоугольник, увенчанный небольшим возвышением — сценой, на которую надлежало
Кажется, на это возвышение меня и втащили, по лицу мазнула пыльная тяжёлая ткань занавеса, протянутого по задней стенке.
Я чихнула и захохотала, но смех тут же сменился беспомощным рыком — мне нужно было вернуться и заставить Мортенгейна отпустить руки Агланы, отойти от неё… Заставить…
В следующую секунду ледяная и почему-то сладкая вода плеснула мне в лицо, я заморгала, облизнулась — и только тогда смогла вдохнуть воздух в ноющие лёгкие. Изображение в глазах стало более чётким, сознание вернулось.
— Ист?!
— Слава богам. Что с тобой, Тильда?! Что ты здесь делаешь?! Выглядишь, как жертва трусской лихорадки! Мы же договорились… Счастье, что никто не заметил, кроме меня, как тебя разбирало, а музыка была достаточно громкой…
Вернувшийся на мгновение разум опять стал ускользать от меня.
— Пусти! Они…
— Не сходи с ума! Пусть Мортенгейн потанцует с той девочкой, что с того?! Это к лучшему, значит, нисколько он на тебе не запечатлился, или же действие болотника постепенно проходит…
— Ни… хрена лысой выхухоли оно не проходит! — рявкнула я, слёзы хлынули из глаз, и я забормотала, невнятно и сбивчиво. — Как он мог, как он мог… Он же сам говорил мне… Он знает, что я могу прийти! Он же всё понимает, и при этом… Он же…
— Так, может, на это и расчёт?
— Что ты имеешь в виду?
Я немного встряхнулась, заставив себя замолчать и не трястись, как в ознобе и огляделась. Мы с Истом стояли в какой-то маленькой тускло освещённой нише, явно находившейся за кулисами и предназначенной для того, чтобы выступающие, надёжно скрытые от приглашённых слушателей, дожидались своей очереди. Неприметная дверь вела на второй этаж, а сквозь занавес издалека слабо доносились музыка и смазанный гул голосов.
Внутри комнатки-ниши имелось два деревянных стула, небольшой столик с пустым бокалом, содержимым которого явно только что воспользовался Ист, чтобы привести меня в чувство. Справа от обитой деревянными панелями двери мирно журчал фонтанчик с питьевой водой.
— Что ты увидишь его с другой, приревнуешь и выдашь себя.
— Я не ревную этого мерзавца! Я ему просто оторву что-нибудь…
— Ладно, ладно, не дёргайся. Не приревнуешь, так отреагируешь на этот его демарш, как-то выдашь себя, понимаешь? Он хочет спровоцировать тебя. Держи себя в руках и уходи отсюда!
— Держу!
Я и в самом деле обхватила себя руками за плечи, пытаясь сдержать злую дрожь. Взгляд упал на фонтанчик, и я, недолго думая, подставила лицо под холодную струйку. Волосы мокли и прилипали ко лбу и шее, но этого мне показалось мало. Я набрала воду в ладони и стала ожесточённо тереть лицо, уши, шею. Корсаж платья тоже намок, но мне было сейчас наплевать на свой внешний вид.
Голоса и музыка внезапно стихли, и я подумала, что начался очередной этап праздника. Значит, закончились и танцы.