Не плачь, моя белая птица
Шрифт:
– Ну, теперича не упадёт. Рад бы свалиться, да костыли не дадут.
Увидала топор, нагнулась за ним, кряхтя:
– Что ни говори, а барская порода чувствуется, – подняла, понесла на место.
Глава 24
Бывали минуты, когда страшно жалела Акулина о содеяном. Так тошно было, что выть хотелось. Но всё же так лучше, неизбежно решала она.
Если бы у человека был выбор, где жить-расти-поживать, вряд ли нашёлся такой, который бы выбрал тёмную хату крепостных крестьян. Нет, всякий бы выбрал богатые
Не было такого выбора и у Акулининого сыночка, за него она его сделала. Совсем не задумываясь о последствиях, в какой-то безумной круговерти.
Может, оно и не удивительно, что тогда как разумом помрачилась. На её глазах ведь всё было.
Повозку и людей в ней сначала не узнала, давненько не заезжала сестра Глафиры Никитичны в их сторонушку. Слух прошёл, что ребёнок у неё родился. Но когда в сизых сумерках возница завернул прямо перед её носом через замёрзшую реку, успела разглядеть. Даже взглядами встретились и несколько мгновений не отводили глаз.
Позже Акулина не раз вспоминала этот взгляд. О чём думала в тот момент женщина? Может, чувствовала что-то? На простых крестьян баре не шибко-то смотрят.
И сама Акулина глядела прямо. Когда это бывало, чтобы крестьянка глаз не опустила. Но тут почему-то не опустила.
Это потом уже сообразила Акулина, что не туда свернул возница, да поздно было. Не знал он, видать, что не полностью замёрзла река, был проезд, и была полынья.
Повозка и нырнула под треснувший лёд, Акулина и разинула рот в немом крике. А женщина как-то успела своего младенца на лёд положить и с огромной силой, откуда такая взялась, толкнула его по направлению к ней. И как на санках, подъехал чужой ребёнок, укутанный в меховое одеяльце из беличьих шкур, прямо под ноги стоявшей в оцепенении Акулины. А у неё свой ребёнок на руках. Взяла чужого на вторую руку и бросилась домой.
Не думала тогда детей менять. До того испугалась, увидев страшную картину на реке, что совсем ничего не думала. Тряслась вся, как в лихоманке.
Положила детей рядом на лавку, подумалось где-то на задворках сознания, что ровесники. Развернула того, чужого, чтобы определить пол. Мальчик… как и её Андрейка. Развернула своего и уложила в мягкое, нежное, ароматное.
И только тогда поняла, для чего всё это делает.
Никто не узнал и ничего не понял. Напряглась, когда муж наклонился вечером над малышом. Вроде даже вглядывался пристально, но потом отвернулся, пошёл по своим делам. Вздохнула тогда облегчённо.
А Глафира Никитична первый раз видела своего племянника. Ей и невдомёк, что это вовсе и не племянник.
Так и стали жить.
Легко ли воспитывать чужого ребёнка? Нет… Всё не то. И плачет не так, и запах не тот, и чувства к нему не те.
Но тяжелее видеть своего и не иметь возможности даже прикоснуться.
Поэтому, может, Акулина своему сыну и обеспечила райскую жизнь, но самой пришлось испытать много горечи и разочарования.
Лишь много
– Дура.
Вот и всё. Не одобрил, должно быть.
Глава 25
К Ночаевым потянулись с визитами соседи поприветствовать старых знакомых.
Приезжал Афанасий Петрович. Долго не задержался, всё спешил. Дел много по устройству маслозавода. Но на именинах обещал непременно быть.
– А как Ваш супруг, незабвенный Василий Иванович? – наклонился помещик к Татьяне Владимировне.
Они вдвоём сидели на открытой террасе.
– Болеет всё чаще в последнее время. Доктор запретил волноваться, велел больше отдыхать. Да не получается у него не волноваться и отдыхать. Я уж побуду здесь, у дочери, ещё неделю, а потом домой. Может, меня послушает, побережёт себя.
– Да… Жизнь наша… Всё в хлопотах, всё куда-то бежит, что-то строим. А, если остановиться, задуматься – зачем?
– Жениться Вам надо. Да детишек нарожать. Вот и решиться вопрос зачем.
– Хм… Оно и сам иной раз думаю.
– Дорогой Афанасий Петрович, тут уж не думать, тут действовать надо.
Татьяна Владимировна окинула оценивающим взглядом собеседника. Немного обрюзг, полноват. Сказывается пристрастие к обильным обедам с наливочкой. Полуседая голова с залысинами. Но богатство, сила, умение вести дела – это имело большее значение в глазах женщины.
Вскоре Овчаков откланялся.
Татьяна Владимировна задумалась. Готов жених. Хоть бери голыми руками и завтра под венец. Но Сонечка? Любимица. Без её согласия…
Пошла в комнату младшей дочери. Спросила напрямик, как смотрела бы на такого потенциального жениха и мужа.
– Маменька, – Соня испугалась. – Да ведь он старше батюшки.
– Ну, положим, не старше, они ровесники.
Но Соне не стало легче от этого уточнения. Она стояла перед матерью, прижав руки к груди, и глаза её стали огромными на побледневшем лице.
– Ну чего ты испугалась? Я же просто спросила, – Татьяна Владимировна и сама напугалась такой реакции. – Никто тебя насильно под венец не потащит. Но и подумать не мешало бы. Такое богатство! И ещё полон сил. Вон и маслозавод затеял. И ещё невесть что построит. А мы с отцом не вечные. Надо же как-то устраиваться.
Но Сонечка не смогла принять доводы матери. Не о таком муже мечталось в пансионе. Не такой жених представлялся в девичьих снах.
Татьяна Владимировна с досадой махнула рукой и вышла.
Избаловали детей. Когда это было, чтобы спрашивали согласие. Какое согласие они могут дать, если ума ещё мало, а опыта житейского и того меньше. Нет, чтобы положиться на родительское рассуждение. Старшая по любви вышла. И куда же эта любовь делась так скоро после свадьбы? Теперь вот пытается взять бразды управления имением в свои руки. А не возьмёт, пропадёт прахом. Этот кутила всё сквозь пальцы просеет, как песок. Одна выгода, хоть состоянием тётка обеспечит. Может, и хорошо, что не теперь, а позже. Может, у тётки целее будет.