Не родись красивой, или Точка опоры
Шрифт:
– Не спрашивай… Раньше возили в музыкальную школу, но ребенок из сил выбивался. Она у меня слабенькая, две школы не тянет. Вот и приходится самой…
– Ты пианистка? – спросила я.
Элла засмеялась.
– Да нет. У меня только музыкальная школа. Стараюсь, конечно, как могу, только толку от меня немного. Все что могла, уже показала. Что дальше с ребенком делать – не знаю.
– Наймите педагога, - посоветовала я.
Элла снова махнула рукой.
– Пытались! Не получается.
–
Она вздохнула.
– Потому что преподавательнице придется либо ездить сюда два раза в неделю, либо жить здесь. Я ребенка дергать не стану и по два раза в город возить не буду.
– И в чем проблема? – снова не поняла я.
– Не хочет никто ездить на такое расстояние, даже если мы машину пришлем. Час сюда, час обратно, час на урок… День пополам!
– А жить здесь тоже никто не соглашается?
– Не-а, - равнодушно ответила Элла. – То есть не соглашаются люди, которым мы это предлагали. Постороннего человека в дом тащить не хочется…
Тут Элла поперхнулась и быстро посмотрела на меня.
– Все в порядке, - успокоила я ее.
Еще часа полтора после обеда мы с приятельницей пересматривали ее гардероб. Гардеробная комната примыкала к хозяйской спальне и была битком набита дорогими и качественными шмотками. Некоторое время мы развлекались, по очереди примеряя различные тряпки и комбинируя разные аксессуары. Потом нам это надоело, мы побросали вещи и спустились вниз, в библиотеку.
Здесь Генриэтта уныло и старательно зубрила что-то на рояле. Что-то очень знакомое…
Что-то прямо невозможно знакомое…
– Си-бемоль! – сказала я вдруг.
– Что? – не поняла Элла.
Генриэтта продолжала играть, не расслышав моего возгласа.
– Си-бемоль! – повторила я уже громче.
Генриэтта остановилась.
– Ты мне? – не поняла она.
– Тебе, тебе! В левой руке си-бемоль в аккорде!
– Там бекар стоит, - попробовала поспорить девочка.
– Бекар там был в прошлом такте, - отпарировала я. – Посмотри внимательно. Что это значит?
Генриэтта мученически вздохнула и принялась уныло излагать теорию.
– Случайный знак означает, что ноту, перед которой он стоит, нужно играть на полтона выше или полтона ниже. Случайным знаком может быть диез, бемоль или бекар…
– Не говори «случайный знак», - перебила я с досадой. Терпеть не могу этот нелепый оборот, который еще встречается в старой музыковедческой литературе!
– А как тогда говорить? – растерялась Генриэтта.
– Говори «встречный знак», - объяснила я. И внушительно добавила:
– В музыке случайностей не бывает. Во всяком случае, в хорошей музыке. А ты играешь хорошую музыку.
– Старье! – фыркнула Генриэтта.
– Ничего подобного! – возмутилась
Я поднялась с кресла, подошла к роялю и вытеснила Генриэтту с кожаной концертной банкетки. Села на нее, осмотрела ряды черно-белых клавиш как добрых старых знакомых. Прочитала название инструмента, написанное на черной крышке готической вязью: «Bechstein».
Удовлетворенно вздохнула. Отличная фирма.
Белые клавиши были не совсем белыми, а нежно-кремовыми. Все дело в пластине, покрывающей дерево. У хороших роялей она делается из слоновой кости и с годами слегка желтеет. Вот как на этом инструменте.
Я положила руки на клавиатуру. И что дальше?
Но подумать об этом я не успела.
Пальцы встрепенулись и ожили. Пальцы правой руки уверенно забегали по рядам клавиш, левая рука подхватила легкое плетение темы.
Скажу честно: ощущение было жутковатым.
Голова совершенно не участвовала в процессе. Руки жили и действовали сами по себе, как конечности механической куклы. Все-таки странно: голова не помнит ничего, а память, заложенная в руках, оказалась долговечной и прочной.
Фантастика.
Впрочем, неприятное ощущение ушло очень быстро. Изящное плетение двухголосной мелодии захватила меня полностью. Пальцы легко и ловко вели свою тему, и у меня возникло впечатление, словно играю не я, а кто-то другой. Причем играет музыкант умелый и грамотный, чье исполнение вполне способно доставить удовольствие публике.
Коротенькая соната закончилась.
Я сняла руки с клавиатуры и положила их на колени.
Мне снова стало страшно.
– Ничего себе! – слабым голосом сказала Элла.
Генриэтта захлопала в ладоши и подпрыгнула на месте.
– Вот здорово! – закричала она. – Ты играешь даже лучше, чем моя училка!
– Рита! – строго одернула ее Элла. – Сто раз тебе говорила: обращайся к Анне на «вы»!
– Но она же молодая…
– Не важно!
– Это правда неважно, - оборвала я воспитательный монолог приятельницы. – Пускай обращается, как хочет. Ты мне другое скажи: откуда я так умею?
Я и в растерянности указала на клавиатуру.
Элла встала с кресла и подошла ко мне.
– А еще что-нибудь можешь сыграть? – спросила она с невольным уважением.
Я посмотрела на рояль.
– Могу.
– Давай, - поощрила меня Генриэтта.
Элла бросила на дочь грозный взгляд, но промолчала.
Я положила руки на клавиатуру. В тишине комнаты упали и плавно закружили звуки вальса Шопена.
– Да, это вальс Шопена. Ля-минор. Опус не помню. Господи, откуда я это знаю?