Не родись красивой, или Точка опоры

Тихонова Карина

– Покажу Стефану, он оценит.

Максим незаметно усмехнулся.

– В таком случае примите еще один совет, - сказал он спокойно. – Цифру, которую назовет наш сосед, умножьте на два с половиной. А лучше на три. Для безопасности. А то, что он будет говорить о нынешней дешевизне бриллиантов, лучше разделить на три. Или на четыре.

– Для безопасности, - понимающе закончила я.

– Вот именно, - тихо подтвердил Колобок.

– Все настолько непорядочно? – спросила я после короткой паузы.

Колобок сделал

бровями быстрый красноречивый жест. Такой жест обычно делают тогда, когда не хотят употреблять сильные выражения в присутствии дам.

– Понятно, - задумчиво пробормотала я себе под нос.

– Не торопитесь, - повторил Колобок. – Продать такой гарнитур можно только один раз. Если вы решили непременно от него избавиться, я постараюсь найти честного оценщика и добросовестного покупателя. Деньги на расходы я вам дам… в долг, в долг! – повысил голос Колобок, уловив мой отрицательный жест. – Продадите гарнитур и вернете! Не дергайтесь вы так! Я не ростовщик!

– Не буду, - пообещала я пристыженно.

– Вот и славно.

Тут внизу раздался звонок, а голос Эллы окликнул меня сверху:

– Аня!

– Иду! – ответила я так же громко.

– Вика пришла, - объяснил Максим. – Идите, Аня. Чем ослепительней вы будете выглядеть, тем лучше.

– Для кого лучше? – не утерпела я.

Колобок высоко поднял брови.

– Для Эллы, разумеется! – произнес он. – Не делайте вид, что вы ничего не поняли!

Я потупилась.

– Ну, ступайте…

И Колобок мягко подтолкнул меня к выходу.

Прыгая через ступеньку, я взлетела на второй этаж. Постучала в дверь хозяйской спальни, и Элла моментально распахнула ее.

– Ну, что так долго, - сказала она нетерпеливо.

– Прости, замешкалась, - покаялась я. – Нужно было кое о чем посоветоваться с твоим мужем.

– Господи!

Элла раздраженно отбросила в сторону бледно розовое вечернее платье из шифона на атласном чехле. Переодеться она еще не успела, зато успела сделать себе вечерний макияж и закрутить волосы в красивую ракушку.

– О чем с ним можно советоваться!

И тут я не утерпела.

– Элла, а тебе не кажется, что ты к нему несправедлива? – спросила я сухо.

– Несправедлива?

Элла настолько изумилась, что перестала рыться в куче разноцветных тряпок, разложенных на широкой кровати.

– Да что ты говоришь?

– То, что слышишь, - жестко отрубила я. – Прости, конечно, что я позволяю себе говорить о ваших отношениях, но меня теперь это тоже касается. Мне неприятно видеть, как ты унижаешь Максима. Я думаю, что ему это тоже приятно. Не ставь нас обоих в неловкое положение! Ты можешь разговаривать со своим мужем в любом тоне, который он терпит, но – пожалуйста! – не в моем присутствии! Договорились?

Элла молча хлопала ресницами. По-моему, она утратила дар речи.

– Что ты говоришь? – наконец повторила она слабым голосом.

–

Давай договаривай! – оборвала я ее. – Тебя больше всего возмутило, не что я говорю, а каким тоном я говорю. Действительно, кто я такая? Неизвестная бродяжка, девочка с улицы… И она осмеливается так разговаривать со своей благодетельницей, которая, можно сказать, ее из грязи вытащила! Знаешь, Элла, если ты так думаешь, мне действительно лучше уйти. Я предпочитаю оказаться на улице.

– Я даже не дума…

– Очень плохо, что ты не думаешь, - опять оборвала я хозяйку. – Потому что ты унижаешь человека, в доме которого я живу. Человека, который, между прочим, меня кормит. И тебя тоже. Но если тебя кормить он обязан как свою жену, то меня – нет. Поэтому еще раз тебе говорю: не ставь нас обоих в неловкое положение. Не разговаривай с Максимом в таком пренебрежительном тоне при мне. Делай это тет-а-тет. Поверь, так будет лучше для всех.

Настала мучительная пауза. Я отошла к окну и уставилась невидящими глазами в тускло освещенный двор.

Вполне возможно, что произнесенный монолог будет моей последней речью в этом доме. Но все равно я об этом не жалею.

– Аня! – окликнула меня Элла слабым голосом.

Я повернулась к ней.

– Извини меня, - вдруг сказала приятельница.

Я опешила.

– Мне тебя извинять не за что. Перед Максимом извиняйся, если захочешь, конечно…

Элла присела на край кровати, сжимая в руках какую-то газовую накидку.

– Я не хотела его обижать, - сказала она тихо.

– Ты не замечаешь, как это делаешь, - подтвердила я. – Но это не оправдание.

Элла подняла на меня больные глаза.

– У нас… все… непросто, - сказала она с усилием.

– Я не слепая, - хмуро ответила я, глядя в стенку. – Разбираться в ваших сложностях я не собираюсь. Просто… не афишируй их, хорошо? Помни, мне неловко. Я живу здесь, можно сказать, на птичьих правах. Да, да, я знаю, это ты меня тогда подобрала! Я очень тебе признательна, и надеюсь, что когда-нибудь смогу тебя отблагодарить. Но Максим согласился оставить меня в доме, хотя спокойно мог этого не делать, понимаешь? Я обязана вам обоим в равной степени. Не вынуждай меня выбирать между вами и становится на чью-то сторону. Вы мне нравитесь оба.

Элла молча кивнула. Я увидела краем глаза, как по ее щеке скатилась одинокая тяжелая слеза.

– Почему в жизни все так сложно? – спросила она меня после минутного молчания.

– Элла, это риторический вопрос, - ответила я неловко.

– Да, - согласилась она. Вытерла щеку и поднялась с кровати.

– Правильно ты мне врезала, - сказала она сурово. – Я уже ничего не замечаю. Варюсь в собственном соку.

– Рада быть полезной, - ответила я весело. Правда, веселость моя была такой же фальшивой, как бабушка-крестьянка из рекламы «Домика в деревне».