Не родит сокола сова (Сборник)
Шрифт:
— Э-эх, перестали стариков слушаться — вот и грызетесь, неслухи, как собаки, пропасти на вас нету. Ишь, какой попершный, ишо и спорит… Ты сперва поживи с мое, а потом уж спорить берись…
Поворчит старый партизан, отвернется обиженно, а лишь четверть часа мелькнет, смотришь, опять смирненько посиживают и бравенько судачат, будто и не пластались так, что перья летели по-над улицей. «Что старый, то и малый, адли», — посмеивалась Ванюшкина мать. Дед Киря и жалел Ванюшку, когда того, бывало, шуганет отец — жалел и утешал: ничего, дескать, Ванятка, батожье древо Божье — терпеть можно; не отвалится голова, дак вырастет борода.
Когда Ванюшка присел возле деда, тот, не открывая глаз, спрятанных в тени долгого кондыря полувоенной фураги, почуял, что кто-то примостился
— А-а-а, Петрович… Здорово, паря, здорово. Давненько я тебя не видал, — старик открыл глаза и улыбнулся хитровато. — Уж всяку всячину передумал: думаю, подался мой постреленок в город и даже не попрощался с дедом… — тут старик приметил на Ванюшке обновы, пощупал брюки пальцами, и, шелестя тканью, притворно охая, поцокал языком. — О-о-о форсистый, паря, матерьал, крепкий, адали дерюга, сносу портам не будет… Братка, поди, из города привез?
— Не, деда, это мне тетя Малина привезла! – проревел в седовласое дедово ухо.
— Это котора?
— Ну, котора, котора?! — досадливо отозвался Ванюшка. — Котору братка из города привез, он женится на ей.
— Молодуха, значит. Понятно… Имя больно уж чудно, сроду не слыхал – Малина… Ну, дак ты теперичи, едренов корень, богатый стал, подле тебя и сидеть боязно, — мужик богатый, что бык рогатый, того гляди, и боднешь.
— А я, деда, с тетей Малиной в город поеду, вота-ка! — Ванюшка хвастливо покачал головой, пощелкал языком. — Мы с ей в цирк пойдем, там обезьянки всякие — ученые-преученые, как заправдашние люди. Там и мороженно дают… И коровы пляшут под музыку…
— Им, поди, по сто грам нальют, вот они и дрыгают копытами. Без бутылки, без дуды ноги ходят не туды… А меня-то, Петрович, али не прихватишь с собой? Чо же я один буду сидеть, как пень трухлявый. И словом не с кем будет перемолвиться. А то бы и мне порты, навроде твоих, надеть, да четушечку поднести, — дед щелкнул себя в иссохшую шею, — и в цирк. Дак я бы и почише коровы сплясал трепака. И морожено бы снямкал. Оно же, паря, говорят, ши-ибко мягко, как раз по моим зубам… Ну дак чо, берете?
— Не-е, деда, тебя в город не возьмут, — в лад старику, с улыбкой отвечал Ванюшка, — ты шибко старый, сходу под транвай попадешь либо под машину… Меня-то едва взяли… А машин в городе, транваев!.. — парнишка зажмурил глаза и задергал головой, — видимо-невидимо!.. Не-е, ты, деда, лучше дома сиди, а я приеду и гостинец тебе привезу. Леденцы в банке, ладно?
— Каки мне, паря, леденцы, ежели у нас с баушкой один зуб на двоих, и тот шататся взадь-впередь.
— Ладно, мы с браткой хромовы сапоги тебе купим, — Ванюшка глянул на ветхие стариковские ичиги, осоюзенные кожей и растоптанные в лепешки.
— Ну-у, ежели сапоги привезешь, тогда ладно. Буду тебя на лавочке поджидать.
— А ежли насовсем останусь, то с попуткой пошлю, ладно?
— Не-е, ты, паря, совсем не оставайся, а то я без тебя со скуки помру. Малехо погости и назадь вертайся… Да… Алеха-то, значит, женится. Из города себе невесту припер. Ишь ты, мода пошла, деревенских побоку, городских хватают, — скусней ли чо ли, а может, пахнут шибче, вот наши парни и обзарились… Да-а, паря, машин там полом, чо и говорить, — уже всерьез согласился дед Киря и тревожно покачал головой, подергав себя за нежно-розовое, оттопыренное ухо. — Страсть Господня, сколь там этих машин, того гляди, паря, и шибанет под зад. Ты смотри там в оба, — старик погрозил Ванюшке длинным пальцем с пожелтевшим, серпом загнутым ногтем, — рот не разевай, мух не лови и головой не верти по сторонам, а то, паря, и глазом не сморгнешь, как под колеса угодишь.
— О-ой, да мы, да я!.. — захорохорился Ванюшка, приподнявшись с лавки. — Да там же, деда, тротувары кругом, я по им и буду ходить.
— Во-во, так подле заплотов и доржись. Да один-то не шатайся, долго ли в городу заблудиться….
— Мы же с тетей Малиной будем ходить.
– Во-во, не отставай… Жамбалка бабушки Будаихи в Москве
3
Со степной околицы возвращался Ванюшкин отец, весело покручивая кожаным чембуром, которым завязывали ворота скотного двора и на котором иногда водили поить корову Майку. И был он навеселе. Перед дедом с Ванюшкой присел на корточки и, опахивая водочным запахом, лукаво подмигивая, достал кисет с махрой и стал крутить цигарку.
— Ну как, житуха, дед?
— Ась?
— Жареный карась, – передразнил отец старика-глухаря и крикнул. — Ничо не слышишь, тетеря глухая?
— Глух да нем, и греха не вем, – словив ухом Петрову насмешку, откликнулся дед Киря.
— Как жись-то молодая? – снова крикнул отец.
— Да как тебе, Петро, сказать. Благодаря Христа борода не пуста: хошь три волоска, да и те, паря, дыбом.
— Слухай-ка, дед, чего я тебе скажу. Иду-ка я, это, нонесь мимо могилок, — завел отец стародавнюю шутку, которую дед по слабости памяти всякий раз забывал и попадался на крючок. — А чуть светало. Корову отводил… — вот это Ванюшка пропустил мимо ушей, о чем потом запоздало и больно жалел, как будто тогда можно было что-то поправить. — Ну и вот, знатца, иду-ка я, это, подле могилок.
— О-о-о!.. — заинтересованно протянул дед Киря.
— И возле воротьев тятя мой, Царство Небесно, стоит.
— У-у-у!..
— И спрашиват: как там дед Киря в моем дому поживат?
— А-а-а!..
— Пускай, дескать, ко мне теперичи собиратся. Раз привык в чужих избах жить, дак я ему и могилку свою уступлю. А сам уж тогда ишо поживу…
— Тьфу, варначья твоя душа! — дед Киря сплюнул влево, где возле плеча пасется нечисть.
Отец хохотнул с такой азартной хрипотцой, так молодо, озоровато взблеснув глазами, что Ванюшка, не сводивший завороженного взгляда с отцовского рта, засмеялся следом, но отец тут же похолодавшим, изморозным взглядом, почти невидяще посмотрел на сына, и смех Ванюшкин подсекся, точно луговая ромашка под острой косой. Чуть покряхтывая, потирая поясницу, отец поднялся с корточек и, уже снова сутулый, до времени износившийся, пошоркал к дому. Возле ворот поуркивал мотоцикл Хитрого Митрия, а сам Митрий с Алексеем, забросив бродник в привязанную к мотоциклу тележку, поджидали отца, чтобы ехать на рыбалку. Не заходя в ограду, отец тут же уселся в люльку, и мотоцикл, рявкнув, дернувшись, пропылил мимо Ванюшки и деда Кири в сторону озера.