Не сказка о птице в неволе
Шрифт:
Китнисс хмурится, тяжело выдыхает, и я слышу это даже через шум дождя. Внезапно ее рука хватает меня за рукав куртки, и я позволяю Китнисс буквально тащить меня к дому. Крыльцо, крыша над головой – переход такой резкий, будто я ступаю в другую реальность.
Она скидывает с плеч мокрое одеяло, оставляя его темно-белой кучей валяться у ног. Распахивает дверь, затаскивая меня внутрь. Здесь тепло и сухо, а с меня стекает лужа. Жестами Китнисс требует сбросить куртку, я разуваюсь.
– Где ты был? – Гейл стоит в дверях гостиной в домашних штанах
Неожиданно ощущаю толчок в спину, оборачиваюсь: Китнисс кивает на лестницу.
«Пошли!».
Я подчиняюсь и иду следом, держа в руках коробку с подарком: Китнисс не обратила на нее никакого внимания. Еще бы: картон намок и скривился, а бант безжизненно свисает странным цветным куском материи. После каждого моего шага на лестнице остаются мокрые следы.
Пытаюсь войти в спальню, но Китнисс не пускает: пальцем указывает в сторону душевой.
– Ты тоже вымокла, и тебе надо согреться, – спорю я.
Она качает головой, снова показывая, куда мне идти. Вздыхаю, поднимая к груди коробку, чтобы объяснить Китнисс, что это подарок, однако она злится и, едва бросив взгляд, выхватывает ее из рук и швыряет на пол спальни чуть в стороне от двери.
Покорно бреду в душ и, закрыв за собой дверь и скинув мокрые вещи, становлюсь под струи теплой воды. Запоздало понимаю, что действительно сильно продрог: кожа уже горит, а внутри по-прежнему мороз. Торопливо растираю тело и стараюсь не задерживаться в душе – собираюсь отправить Китнисс следом.
Распахиваю дверцу, выпуская поток пара, стягиваю с ближайшего крючка полотенце, насухо вытираюсь и выхожу. На столешнице возле раковины аккуратной стопкой лежит сухая одежда: штаны, майка, носки и белье. Почему-то губы растягиваются в улыбке, стоит мне представить, как Китнисс рылась в моем ящике, выбирая подходящие трусы. Что-то в этом кажется мне особенно личным, семейным.
Оборачиваюсь, случайно застревая взглядом на душевой кабине: мутное матовое стекло немного прозрачно. Я не пробовал, но наверняка в нем угадывается силуэт того, кто внутри. Китнисс видела меня голым? Эта мысль кажется мне забавной: хотел бы я посмотреть, как она краснела при этом.
Провожу рукой по запотевшему зеркалу, чтобы рассмотреть свое отражение: непривычно красные щеки, касаюсь их – горячие. Я перегрелся в душе или у меня поднимается температура?
Иду в спальню, собираясь заставить Китнисс тоже пойти согреться, но нахожу ее сидящей на моей половине кровати, закутанной в одеяло так, что торчит одна голова. Перед ней на двух придвинутых стульях расположился поднос, и на этом импровизированном столе меня ждет тарелка горячего супа, пара кусков хлеба и дымящийся чай, пристроившийся рядом с вазочкой малинового варенья.
– Это все мне? – удивленно спрашиваю я. Китнисс чуть смущается, но кивает. – А ты?
Она пожимает плечами, так что одеяло приподнимается, пряча ее по самые глаза. Мне
Подхожу ближе, взглядом показывая, что мне надо сесть: Китнисс сдвигается в сторону, и я усаживаюсь, касаясь бедром ее кокона. Пробую суп, закусываю хлебом. После чай и вкуснейшее варенье. Китнисс все время наблюдает за мной, и мне немного странно снова чувствовать на себе ее взгляд – я успел отвыкнуть от этого, но, как и раньше, мне приятно ее внимание. Снова усмехаюсь: наверное, у меня и правда температура, потому что в глазах Китнисс мне мерещится такая неприкрытая нежность, что я плавлюсь и горю.
Укладываемся спать, когда за окном уже глубокая ночь, но дождь все еще стучит по стеклу. На мгновение вспоминаю Глена, переживая, выбрался ли он из леса или все еще торчит в фургоне, но Китнисс тихонько ворочается рядом, и я целиком переключаюсь на нее. На память невольно приходит сегодняшняя сцена под дождем… Мне привиделось, что она собиралась коснуться моих губ своими?
Щеки припекает, но мне почему-то холодно. Прикрываю глаза, поглубже зарываясь в одеяло. Стоило бы спуститься вниз и подкинуть дров в камин…
***
Температура поднимается уже к рассвету. Кожа болит от малейшего прикосновения, глаза слезятся. Я отказываюсь от еды и только пью бесконечный чай, Китнисс заставляет меня проглотить несколько ложек меда. Она не уходит в лес, оставаясь у моей постели, и с ее лица не сходит выражение беспокойства и страха.
«Обычная простуда», – думаю я, не понимая, отчего она так взволнована.
В какой-то момент различаю тяжелые мужские шаги и разлепляю глаза, обнаруживая Гейла, стоящего у моей кровати. Он смотрит на меня, а я смотрю на Китнисс. Ей, как будто, безразлично, что он здесь.
– Совсем плохо? – спрашивает охотник, она кивает.
Гейл тянется за градусником, который Китнисс недавно забрала у меня.
– Сорок один?
Замечаю их переглядки.
– Ему бы хорошо пропотеть…
Она соглашается.
– Китнисс, – зову я, и жду, пока она сядет на край кровати. – Я не хочу, чтобы он мне помогал.
Китнисс складывает руки на груди и приподнимает одну бровь.
«Так надо».
Гейл возвращается с несколькими запасными одеялами, и Китнисс помогает ему укрыть меня. Я раздавлен, но мои лекари не останавливаются на этом: Хоторн протапливает дом так, что даже на лице Китнисс выступают влажные капельки, а с меня и вовсе стекает седьмой пот.
Сильно болит голова, горло режет. То просыпаюсь, то снова проваливаюсь в сон. Чувствую себя совершенно разбитым… Радует только то, что Китнисс почти не отходит от меня, я постоянно ощущаю ее присутствие, и это придает мне сил.
***
Жар спадает к вечеру вторых суток, и только теперь я могу нормально спать. Не проваливаясь в бессознательное состояние, а именно спать, получая желанное расслабление.
Просыпаюсь от того, что Китнисс толкает меня в плечо. Она стоит рядом с кроватью и держит в руках тарелку с едой.