Не совсем мой, не совсем твоя
Шрифт:
– Ник. – Ксения смотрела на него во все глаза. – Я тебя не оставлю. То есть, конечно, если ты…
Он встал, подошел к ней вплотную, ласково провел рукой по ее мокрым волосам.
– Не нужно обещаний, милая. Ты и так делаешь для меня слишком много.
– Ничего я не делаю! – запротестовала она. – Ты сам говорил…
Машинально она подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза, и он тут же поцеловал ее, оборвав на полуслове. Сползающий с плеч махровый халат… отброшенная в сторону расческа… Завтра на голове будет черт знает что. Сказать ему? Глупости… Он только усмехнется, опрокидывая ее на измятые подушки, и станет еще более ненасытным.
– Нет,
– Собираешься учить меня, девчонка?
– Но я не… ох…
– Только попробуй сказать, что я делаю что-то не так.
– Все так… пожалуйста, делай это почаще.
Секс по утрам и вечерам, хорошее настроение в течение целого дня – раньше в ее жизни ничего подобного не было. Да и не могло быть, учитывая ее привычки и образ жизни. Вот только его прошлое… все эти страшные потери и долговые обязательства… Расскажет ли он наконец, что произошло?
Глава 8
Ясный субботний день. День накануне отъезда. Взявшись за руки, они гуляют по набережной Монтебелло, где букинисты под навесами и прямо под открытым небом торгуют старинными и современными гравюрами, книгами и картинами. Отсюда же открывается великолепный вид на Нотр-Дам.
Ксения останавливается, чтобы сфотографировать южное окно-розетку. Витраж XIII века изображает Христа в окружении апостолов и мучеников, благословляющего как мудрых, так и неразумных дев. Очень символично… Тем временем Ник рассказывает ей о вкладе, который внес в строительство собора Виолле-ле-Дюк.
– …центральный ярус с ажурным окном-розеткой, а выше, видишь – галерея из узких, переплетающихся аркатур, объединяющая две боковые башни, которые, кстати говоря, так и не были завершены… именно здесь Виолле-ле-Дюк дал волю воображению: он создал ирреальный мир химер – гротескных фигур чудовищных монстров и птиц, иронично взирающих с высоты на копошащееся внизу человечество.
– Ник, – внезапно произносит Ксения.
– Что?
– Как ты думаешь, мы сможем быть вместе?
Он смотрит на нее не мигая. Делает шаг, еще шаг и медленно наклоняется к ее лицу. Его поцелуй с легким привкусом табака кажется ей неописуемо сладким. И в то же время именно этот искусный поцелуй пробуждает в ее душе самое недостойное из чувств – ревность. Мы вернемся в Москву, и он снова окажется в постели Илоны. Снова будет целовать ее (пусть не так же точно, но все же!) и раз за разом доводить до оргазма… Боже! Это невыносимо.
– Мы и так вместе, Ксюша.
– Не совсем, – произносит она с печальной улыбкой.
И минуту спустя уже жалеет о своих словах.
Разжав объятия, закуривая на ходу, Ник направляется к мосту. Его неторопливая походка исполнена достоинства. А что остается делать? Только идти вот так, с развернутыми плечами и приподнятым подбородком, зная, что вслед тебе смотрит НЕ СОВСЕМ твоя девушка, которой ты готов отдать всего себя. Всего, но НЕ СОВСЕМ.
Он стоит, облокотившись на каменный парапет моста, и сосредоточенно курит сигарету, не обращая внимания на заинтересованные взгляды проходящих мимо женщин. Ксения подходит и останавливается в двух шагах. Глядя вниз, на мутные воды Сены, оба молчат, сознавая бессмысленность всяких слов.
Монмартр. Узкие улочки, маленькие магазинчики, бесчисленные кафе… вращающаяся карусель, сахарные купола базилики Сакре-Кер… А лестница, знаменитая лестница – кого там только нет! Безработные художники
Солнышко пригревает совсем по-летнему, так что Ник сбрасывает с себя куртку и перевешивает через плечо. Его темно-синяя рубаха в тонкую полоску полощется на ветру. Ксения раздеваться опасается, все-таки начало апреля. В Москве сейчас в лучшем случае плюс восемь, все ходят в демисезонных пальто и грустно вздыхают, если забывают дома перчатки.
– Конец XIX века, византийский стиль, – говорит Ник, стоя у подножия лестницы и почтительно разглядывая высящуюся на холме базилику. – Центральный купол на высоком барабане и вокруг него четыре небольших – явно восточного происхождения… Там, с другой стороны есть еще колокольня высотой 84 метра с одним из самых больших колоколов в мире. Он называется «Савоярд» и весит 19 тонн.
Ксения слушает и не слышит. В голове ее безостановочно крутятся слова, которые прозвучали час назад на мосту.
– Ты бывал здесь раньше?
– Да.
– С подружкой?
– С сестрой.
– О! Так у тебя есть сестра?
Пауза и затем:
– Была.
Холодный пот на лице. Стук в висках.
– Неужели и она тоже…
Короткий кивок. Голос, упавший до шепота:
– В сентябре прошлого года. Она долго болела… Инфаркт у отца случился после того, как ей поставили точный диагноз.
– Что за диагноз?
– Лейкемия. С начала февраля до начала июня – ровно четыре месяца я провел с ней вместе в одной из лучших швейцарских клиник. И когда они сказали, что не могут помочь ей жить, мы остались, чтобы они помогли ей умереть. В этой клинике разработаны специальные программы для безнадежных больных – методики, аналогичные методикам доктора Левина и доктора Кюблер-Росс. Слышала о таких?
– Читала кое-что.
– Значит, ты понимаешь.
Я не молю Тебя дать мне убежище от бед;дай лишь бесстрашие, чтобы лицом к лицуих встретить. [6]– Ник, я хочу спросить.
– Спрашивай.
– Эта девочка, твоя сестра…
– Дочь Каталины. Лада.
– А сколько ей…
– Шестнадцать лет.
Я не прошу избавить меня от страданий;
дай мужество, чтобы их превозмочь.
– Она… это случилось там же, в Швейцарии?
6
Здесь и далее: Тагор Рабиндранат. Сбор плодов / Пер. К. Семенова.
– Нет, позже, в Москве. Но к тому времени мы были уже готовы. Я прошел весь этот путь вместе с Ладой. Я обещал, что буду с ней от начала до конца… или до нового начала. На это мне и понадобились деньги. Проживание, медицинское обслуживание, занятия в группе доктора Маргарет Келлер… К тому же Каталина потребовала, чтобы мы, как дети одного отца, прошли одинаковое обследование.
Не дай мне изнывать от страха и тревоги,спасения безвольно ожидая;дай мне надежду и терпение —и я добьюсь свободы.