Не совсем мой, не совсем твоя
Шрифт:
– Значит, ты забрал свои вещи? – уточняет Ксения, стараясь не смотреть на его забинтованную руку и уж тем более не думать о том, каким образом он заполучил эту травму.
– Да.
– А твой долг?
– Я пообещал вернуть его до конца месяца.
– Где же ты достанешь столько денег?
Он смотрит в сторону.
– Еще не знаю. Подумаю.
Они сидят в ресторане «Цветы» на 1-й Тверской-Ямской. В интерьерах первого и второго этажей безраздельно господствует ностальгический стиль детей цветов (отсюда название) с лаконичными формами и кислотной цветовой гаммой в духе семидесятых. Боковая стена обеденного зала, выкрашенная в розовый цвет, радует ритмическим рисунком из ярких полос
– И как она? Отпустила тебя без скандала?
Ник морщится, потирая переносицу. Видно, что ему действительно трудно об этом говорить.
– Она меня не отпускала. Мешала мне собирать вещи, хватала за руки… Кошмарная сцена. А когда увидела, что я уже иду к дверям, заорала не своим голосом «Боря!», и из кухни вышел этот амбал. Оказывается, все это время он был в квартире. Ждал команды.
Ксения бледнеет и сама это чувствует. Все тело под одеждой покрывается холодным потом. Эта повязка на правой руке…
– Нет-нет, все нормально. – Ник делает успокаивающий жест, прикладывается к бокалу. Красное калифорнийское вино жидковато на его вкус, но в принципе ничего. – Он до меня даже не дотронулся. Не успел.
– Ты сбежал?
– Да. Но сначала прострелил ему колено.
Он делает еще один большой глоток.
Ксения вздрагивает всем телом. Глаза у нее лезут на лоб.
– Черт, это непросто объяснить… – Ник на минуту прикрывает глаза. Голос его падает до шепота: – Дело в том, что последние несколько дней я жил у своего друга. У того самого, с улицы Вавилова. Ну а потом она позвонила и предложила поговорить. Я знал, что рано или поздно придется это сделать, и вот в воскресенье с самого утра собрался и поехал…
– Неужели он стал бы с тобой драться?
– Драться? – Ник усмехается одной стороной рта. – О чем ты говоришь? Я против него – все равно что Микки-Маус против Годзиллы. Думаю, ему были даны указания не выпускать меня из квартиры.
– А смысл? Или она собиралась до конца жизни держать тебя под домашним арестом?
– Не знаю, не спрашивал. Я был уже на полпути к свободе, как вдруг увидел, что этот хрен выходит из кухни, на руках у него кожаные перчатки без пальцев, а к поясу пристегнуты наручники. Ну и я тогда… – Ник умолкает, давая возможность официанту в очередной раз наполнить их бокалы, кивает с беглой улыбкой, произносит несколько ничего не значащих фраз и чуть погодя возвращается к прерванному повествованию: – Между нами было не больше метра. Я пальнул в него, он сложился, Илона завопила… Дальше не помню. Щелчок, провал, потом еще щелчок… Смотрю, я уже за рулем и разворачиваюсь посреди двора. Пистолет пневматический, убить-то из него не убьешь, разве что в глаз, но Хэнк, то есть Георгий, сказал: в случае чего целься в коленную чашечку. Ну, я так и сделал.
– Значит, это он дал тебе пистолет? Твой друг?
– Да. Я отказывался, но в конце концов взял. Сам не знаю почему. Взял, засунул под сиденье. А потом, в двух шагах от подъезда…
Сжавшись в комок на ядовито-зеленом пластиковом стуле, Ксения слушает уж вовсе фантастический рассказ о том, как мертвая девушка, чья тетрадь до сих пор лежит у нее под подушкой, преградила ему путь и приказала вернуться в машину за оружием.
– Ты видел ее?
– Нет. Я никогда ее не вижу, хотя временами очень хочется верить, что вижу… Всегда только голос. И ощущение присутствия. Понимаешь, о чем я?
Ксения молчит.
Трудно отрицать, что каждый из нас несет в себе скрытую вторую систему, doppelganger, которая дополняет хорошо знакомую соматическую. Доказательства ее существования пополняются непрерывно, но нужно еще убедиться, что этот эфирный двойник, этот электрический дух может пережить дезорганизацию телесной материи и продолжать свое существование после клинической смерти. [16]
16
Здесь и до конца главы: Уотсон Л. Ошибка Ромео / Пер. Н.Г. Кротовской.
– Ты веришь? – настойчиво вопрошает Ник, заглядывая ей в лицо. – Веришь мне?
– Не знаю, что сказать. Со мной ничего подобного не случалось. Хотя с другой стороны, я никогда не теряла близкого человека… настолько близкого, чтобы мне захотелось общаться с ним после его смерти. – Заново проанализировав его слова, она делает неожиданное открытие: – Так, значит, с тобой это не в первый раз?
– Нет, не в первый.
– Она стала приходить к тебе сразу же после…
– Да. В течение первых трех дней я ощущал ее присутствие постоянно и практически без перерыва разговаривал с ней. Она была напугана, я ее успокаивал. Всю последующую неделю я чувствовал, как она понемногу осваивается, получая поддержку не только от меня, но и из каких-то других источников. В дальнейшем она совершенно успокоилась и сама начала поддерживать меня и Каталину.
– Каталина тоже слышит ее?
– Не так хорошо, как я, но в общем да – слышит.
– Что потом?
– Потом был рубеж в сорок дней, после него посещения почти прекратились. А последние два месяца…
– Опять?
– Да. – Ник обеспокоенно всматривается в ее лицо, и Ксения едва удерживается от желания встать, подойти к нему и обнять прямо здесь, посреди этого модного ресторана. – Ты не думаешь, что у меня нервное расстройство или что-то в этом роде? Что мне следует показаться доктору?
– Нет. Я уверена, что ты в порядке.
Руки их встречаются на светлой, цвета топленого молока, пластиковой поверхности стола. Пальцы Ника слегка подрагивают.
– Устала? – спрашивает он шепотом.
– Нет.
Мы знаем, что разделение тела и сознания – вполне обычное явление, у нас нет достаточных оснований накладывать на этот процесс пространственные или временные ограничения. Условия, сознательно контролируемые, помогающие достичь состояния отрешенности, весьма напоминают те, которые спонтанно возникают при анестезии, потере сознания в результате несчастного случая и умирании. Если разделение тела и сознания может происходить в живом организме, а мы находим этому достаточно подтверждений, тогда нет оснований отрицать, что оно может происходить и в организме, находящемся в том состоянии, которое следует за клинической смертью.
Ксения собирается спросить, как он оказался на улице Вавилова, если ему полагалось быть в Большом Сухаревском переулке. Последние несколько дней я жил у своего друга. Значит ли это, что была еще одна ссора? Не тогда ли он повредил запястье? Или ему повредили… Но вместо этого задает другой вопрос:
– Значит, ты живешь у Георгия? Но почему у него? Почему не у меня?
Ник смотрит на нее так долго и пристально, что у нее начинает щипать в глазах. Еще не хватало разреветься здесь, на глазах у всего честного народа.