Не совсем пропащий
Шрифт:
Трубиков незаметно сглотнул слюну, что тоже не ускользнуло от внимания Лизы.
– Я сейчас, - вполголоса сказала она.
Лиза вернулась с серой картонкой, на которой корявыми буквами было написано: "Ушла на базу". Она вышла из-за прилавка, заперла изнутри дверь и прицепила картонку на стекле.
– А теперь пойдем в мой кабинет. Что-то и у меия во рту пересохло.
В подсобном чуланчике она расчистила место для Трубвкова среди ящиков из-под конфет и папирос, быстро возвела из тех же ящиков сооружение, похожее на стол, достала с полки заранее припасенную поллитровку.
–
– Да сбрось сначала плащ свой иэвоачичий! Будь как дома, не робей!
– Ты ж хозяйка, - скромничал Трубиков.
– Нет, нет! Открывать водку обязательно мужчина должен.
– Будь здоров, Николай Андреевич, - первой произнесла буфетчица, когда стаканы были налиты.
Они тихо чокнулись, молча выпили. Но Трубиков не удержался, громко крякнул от удовольствия. Лиза зашипела, прикладывая к губам палец: потише, мол, а то с улицы слышно. Ее пухлые, сложенные в трубочку губы, озорно блестящие глава и таинственное шипение неприятно подействовали на Трубикова. "Хоронится, будто воровать пришли", - недобро подумал он, но тут же и успокоился, поглядывая на початую бутылку. Все-таки игра стоила свеч.
– Чего-то сразу, в голову ударило, - тихо сказал он.
– Голодаешь, как собака бездомная, вот и ударило, - категорично заключила Лиза, отряхивая пепел в пустую папиросную коробку.
– Жаль мне тебя, Андреич.
Пропащая твоя доля с Нинкой. Какая-то она у тебя неприспособленная к жизни. Бегает, бегает, а толку мало...
– Ты ее не трожь, - твердо предупредил Трубиков, - и не лезь в чужую душу.
– Господи, - заулыбалась буфетчица, переводя разговор на шутливый тон, - нужна мне твоя Нинка. Наверное, тебя стесняется, не приходит ко мне убирать... А то, бывало, дам ей трешку - она и уберет мои залы.
– Работать не зазорно. Это воровать стыдно...
– Постой, постой, ты не учить ли меня собираешься?
– Нет, по-моему ты слишком ученая.
– Вот-вот, а потому и помолчи.
– Я и молчу. Только скажу тебе прямо: Нинка запросто здесь за стойкой - может стоять, а вот попробуй ты на ее место стань.
– Была нужда, - фыркнула Лиза.
– Ну-ну, - примирительно заулыбался он, похлопывая Лизу шо мягкому плечу.
Выпили еще раз. Трубиков погрузился в долгое раздумье. Уставившись в стенку, он медленно жевал бутерброд, не замечая присутствия женщины.
– Скучаешь все, - нарушила молчание Лиза.
– А может, заболел?
Он вдруг глухо сказал:
– Болит у меня вот здесь.
– И постучал кулаком по груди.
И столько тоски и злости было в этих словах, что Лиза вдруг протянула руку и погладила его по плечу,
Он оглянулся на дверь и тихо сказал:
– Срок-то я не свой отсидел.
Буфетчица отшатнулась, глядя на него, как на сумасшедшего:
– Как не свой? Так в жизни не бывает...
– Не бывает, а вот - было...
Она молча ждала рассказа.
– Ты помнишь, работал я на заводе, в литейном?
– начал он.
– Конечно, двух лет ведь еще не прошло.
– Зарабатывал до двухсот, - продолжал
Сама понимаешь, в литейный не каждый пойдет, горячо там.
Он презрительно покосился ва стакан и сказал в сердцах:
– Употреблять я начал тоже там. Давно это было...
Теперь я человек конченый, тыщу раз пробовал бросить - не выходит. И лечили меня... Сдачала вроде помогло, месяцев пять держался. А потом опять. Что хочешь через нутро прошло. А спирт... Вот из-за него я и погорел. Бутыль десятилитровую мы из лаборатории украли. Полная была, под пробку. В ночную смену мы тогда работали. Не утерпели. Выпить хотелось, как перед смертью. Накрыла нас милиция, до сих пор не знаю, как они пронюхали.
– Кого это нас?
– перебила Лиза.
– Трое было. Я, Сыч и один новенький, только поступил к нам. Я его тогда даже в лицо не успел рассмотреть как следует. Здоровый, два метра росту. Журавлев фамилия, а звать, как и меля. Они потом, до следствия, ко мне домой пришли. Уговаривали вину взять на себя, а иначе, мол, групповую всем нам пришьют, лет на пять посадят. А так - не больше двух дадут. Пораскинул я мозгами и согласился, все-таки в их совете было что-то правильное, как мне казалось. Не их, а меня кто-то видел, когда через забор с бутылью лез. Да и что мне было делать? Ты бы что выбрала - два или пять сидеть?
Лиза вздрогнула.
– А я, - продолжал Трубиков, - теперь бы на пять согласился. Все равно бы не дали. Это я уж потом сообразил, да поздно было.
– Почему б не дали?
– А потому, что продали они меня, Сыч и тот подлюга. На другой день, после того, как побывали они у меня, милиция с обыском пришла. Знаешь, что у меня нашли? Костюм лаборантки! Джерсовый, английский...
Она у нас модница. По три раза в день переодевалась. Ну и держала в шкафу дополнительный гардероб. Соображаешь?
– Подбросили, - со страхом выдохнула Лиза.
– Затем и приходили.
– А костюм?
– Не брал я его и не видел, клянусь.
– Он стукнул кулаком в тощую грудь.
– Не веришь?!
– вдруг заорал, вскакивая.
Лиза тоже встала, вопросительно посмотрела на дверь.
– Верю, верю, Коля, сядь...
– И тихо добавила: - Не такой ты...
Он налил себе еще полстакана, сел, жадно выпил, номолчал, успокоился.
– Уже там, - он сложил клеткой четыре пальца, - я вспомнил: пока мы с Сычом лазили в потемках по лаборатории, тот верзила, Журавлев, что-то в шкафу искал, еще спичку зажег, да мы на него зашипели. А какой может быть в одежном шкафу спирт? Это я потом догадался.
А когда на следствии Федорчук спрашивал - не раскололся. Допытывался он, как нес домой костюм. Я отвечал, что не помню. И правда, спирту мы тогда хватанудх по лошадиной дозе. Ну и все. Спасибо, хоть характеристику из цеха прислали хорошую. Давно, мол, работает Трубиков и... золотые руки. В общем, хвалили. А те так и остались чистенькими.
– Сволочи какие, - посочувствовала Лиза.
– Я бы им, шкурам, простил, если бы хоть раз приехали, передачу привезли, поддержали бы добрым словом, как обещали. Нинка с пацаном ездила...