Не в масть. Зарисовки из жизни людей и собак
Шрифт:
– Ты опять шипишь? Ты уж должен теперь сократиться и просить прощения у нее за все оскорбления, которые ты ей наносил, – сказал тесть.
– Мне же и прощения еще просить?.. Ловко!
– Ну, уже это твое дело. Так согласен или нет? А то ведь безо всего останешься. Подумай, ты человек корыстный.
– Да хорошо, хорошо… Давайте перо и бумагу.
Порфирий Васильевич подсел к столу и стал писать. Петр Михайлович позвал в кабинет дочь и жену. Хотел было ворваться в кабинет и Сеня, но отец выгнал его вон.
– Вот
– Да я что же… Я никогда супротив него ничего особенного не имела… – добродушно заговорила Анна Тимофеевна. – Конечно, характер у него горячий, и мне обидно было всякие напраслины терпеть, но теперь, ежели он просит прощения и обещает, что ничего этого больше не будет…
Порфирий Васильевич выскочил из-за стола и заговорил:
– Простите уж, маменька… Сгоряча все это… Сами знаете, женишься, так голова не своя. И то думается, и это… Прости и ты, Катюша… – обратился он к жене.
– Нет, нет!.. Никогда я вам не прощу. Вы мне душу истерзали, – заговорила Катя. – Какая может быть с вами жизнь! Это не жизнь, а каторга.
– А вот увидишь, как буду с тобой ласков. То есть так ласков, что на удивление… Меня раздражало то, что папенька недодал… – опять начал он.
– А вот уж теперь он пишет записку, что всем он доволен и никакой претензии ко мне больше не имеет, – подхватил отец. – Ну, полно, Катя, помирись с ним, и живите ладком…
– Да нельзя этого, папаша. По его характеру нельзя. Ведь я нагляделась.
– Ну, он переменится. Вспыльчивость… Из-за вспыльчивости это. А то что хорошего, что от мужа убежала? Только что вышла замуж и убежала. Что про нас говорить-то будут, ежели не вернуться!
– Да и про меня-с… – откликнулся Порфирий Васильевич. – Тоже сослуживцы есть… Были на свадьбе… видели… Ведь на чужой роток не накинешь платок. Прости, Катерина Петровна.
Порфирий Васильевич поклонился, взял у жены руку и поцеловал ее.
Катя плакала.
– Ну-ну-ну… Довольно плакать. Прости его… – говорил Петр Михайлович. – Прости хоть на пробу. Не переменится он, так ведь всегда уйти успеешь. Ему острастка нужна, а острастки до сих пор не было. Ему голову подставили, он и думает, что генерал. А теперь увидал, когда мы когти-то показали, что уж командовать не приходится.
Отец взял Катю, подвел ее к мужу и заставил того поцеловать ее.
– Мир? – спросил он Катю.
– Хорошо, я поеду к нему, – сказала Катя, – но ежели он только чуть-чуть – я опять к вам и уж тогда навсегда…
Катя и Порфирий Васильевич остались обедать у отца с матерью. За обедом Порфирий Васильевич старался быть с женой ласковым, но она все отвертывалась от него. После обеда он повез ее домой, плачущую. Мать и отец вышли провожать их на лестницу… Мать крестила дочь вслед… Отец кричал дочери:
– Документ-то держи покуда у себя! Не отдавай
Вслед за молодыми супругами прислуга Петра Михайловича повезла обратно сундук с бельем и два узла с вещами и платьем.
XII
Был час восьмой вечера, когда Порфирий Васильевич привез свою жену обратно домой. Всю дорогу они ехали молча. Отворившая им двери кухарка Матрена при виде приехавшей с барином барыни была в полном недоумении. Сняв с барина шубу, она бросилась снимать с Катерины Петровны пальто и, слезливо моргая глазами, шепнула ей:
– Привел-таки обратно вас, милая барыня?.. Ох уж эти мужья! Изверги… Ничего с ними не поделаешь. У меня такой же есть. Только затем и ходит ко мне, чтобы деньги отнимать.
Катерина Петровна ничего на это ей не ответила и прошла к себе в спальную. Здесь она сняла с себя платье, надела капот и села на диван, пригорюнясь.
Порфирий Васильевич, тоже переодевшись у себя в кабинетике в халат, вошел к ней в спальную и старался улыбнуться. Она отвернулась от него.
Он подсел к ней и проговорил:
– Ну-с, будем в мире жить.
– Да, советую вам. Иначе ни за что не удержите меня около себя. Это ничего не значит, что я вернулась, но как что – я сбегу навсегда, и уж второй раз сбегу туда, где долго не найдете меня, – отвечала Катерина Петровна, не глядя на него.
– Романов начитались, что ли? – ядовито спросил он.
– Ну, уж это мое дело, а не ваше.
– Зачем же слово «вы»? Будем говорить друг другу «ты», как мужу с женой полагается.
Ответа не последовало. Катерина Петровна продолжала глядеть в сторону.
– Нельзя ли обернуться к мужу? – спросил он, опять стараясь держаться ласкового тона.
– Зачем? – спросила она, сухо взглянув на него.
– Муж и жена, так надо поговорить по хозяйству. Ты четыре-то тысячи все-таки от отца по документу не получила? Ах ты какая!
– Опять деньги! Ах ты господи! Не получила, но получу и буду держать их у себя.
– Ну, то-то. А прощать зачем же? Деньги нам на хозяйство пригодятся.
– Вот я и буду процентами с них на свои нужды пользоваться. Но довольно о деньгах. Я больше о них разговаривать не желаю.
Вошла кухарка и доложила, что сундук с бельем и узлы привезли.
– Вели внести все это в гостиную, – отдала ей приказ Катерина Петровна.
Два дворника Петра Михайловича втащили в гостиную два узла и сундук. Кухарка помогала им.
– Разобрать, барыня, прикажете? – спрашивала она.
– Узел с подушками развяжи, икону повесь на стену, подушки и одеяло положи на кровать, а остальное разбирать не надо, – отвечала Катерина Петровна.
– Отчего же не надо? – заговорил Порфирий Васильевич. – Давай разберем вместе и положим все в комод и буфет.