(Не) верю. В любовь

Котлярова Екатерина

— Но я никуда не уходила. Я просто… — про того парня я почему-то не решаюсь сказать. — Я просто хотела спрятаться, — наконец, выдавливаю из себя, голос дрожит, как будто я вот-вот заплачу. — Там тихо.

— Тише, чем в библиотеке? — Дима отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза, и его взгляд смягчается, в нём читается тревога. Я с неверием смотрю в лицо Димы. Он волнуется. Это делает меня невероятно счастливой. — Чёрт, Алиса, ты могла хотя бы сказать, куда идёшь. Я думал, что с тобой что-то случилось.

Я

молчу, чувствуя, как вина сжимает горло. Его ладонь всё ещё лежит на моём затылке, и я не могу понять, почему это успокаивает больше, чем должно. Дима вздыхает, проводит рукой по лицу, а потом снова смотрит на меня. И снова этот ледяной и отрешённый взгляд, будто мне померещилось, что он волновался.

— Ныла? — в привычной грубой форме спрашивает молодой человек.

— Да, — говорю частичную правду.

— Из-за чего? — Дима пальцами цепляет мой подбородок, заглядывает в мои покрасневшие глаза.

— Из-за тебя, — я пожимаю плечами. — Как обычно.

— То есть, я в твоих бедах виноват? — усмехается зло, щуря зелёные глаза.

— Нет, Дим, ты не так меня понял! — я пытаюсь перехватить руку брата, но он отстраняется. Заводит обе руки себе за спину, чтобы я не могла прикоснуться.

— Я всё понял, Алиса. Держись от Гаврилова как можно дальше.

— А кто такой Гаврилов?

— Новенький, Алиса. Тот, кто тебя чуть не ударил, когда ты бросилась на мою защиту.

— Почему? — я делаю шаг вперёд и хватаю брата за локоть.

— Просто послушайся, Алиса. Я так сказал.

— Почему ты дрался с ним? Что случилось? — не хочу униматься я.

— Не суй свой нос, куда не просят! Живи в своём идеальном мире и дальше, — из груди вырывается нервный смешок. Моя-то жизнь идеальна? — Просто не связывайся с ним. Слышишь меня? Не разговаривай даже. Избегай. Поняла меня?

— Я не могу избегать человека, когда не знаю причины, по которым должна это делать, — упрямо смотрю на Диму исподлобья.

— Потому что я так сказал!

— С некоторых пор ты со мной не желаешь вести разговоры, — моя нижняя губа начинает дрожать от обиды. — И видеть тоже. Так почему же сейчас вдруг решил проявить заботу?

— Заботу? — глаза Димы горят, но не от злости, а от чего-то другого, что я не могу понять. — Ты думаешь, это забота? Я просто не хочу, чтобы ты вляпалась, а мне потом пришлось вытаскивать тебя оттуда. Ты меня услышала?

— Да! Да, услышала! — выкрикиваю зло.

Брат вручает мне мой рюкзак, разворачивается и уходит, не обращая внимания на мои оклики. Я сжимаю кулаки, запрокидываю голову назад и часто дышу. Всякий раз, когда Дима общается со мной так, меня накрывают отчаяние и боль. Я столько раз пыталась поговорить с ним, понять, почему он отталкивает меня и причиняет боль словами. Но всякий раз я натыкаюсь на стену отчуждения.

Со вздохом поднимаю руку и прижимаю

ладонь к груди, сжимаю крестик и успокаиваюсь. Закидываю рюкзак на плечо и иду в кабинет классного руководителя, где сегодня должен пройти классный час, приуроченный к началу учебного года.

— Привет, мелкая, — на плечо мне ложится горячая ладонь, заставляющая меня крупно вздрогнуть от неожиданности и лёгкого испуга.

— Ой, Господи, Мишка! Ты меня напугал! — запрокидываю голову назад и заглядываю в лицо друга.

— Прости, — друг белозубо и широко улыбается, кончиком указательного пальца прикасается к моему носу. — Что я пропустил?

Молодой человек склоняет голову к плечу и вглядывается в мои влажные и покрасневшие глаза с пытливым нетерпением.

— Дима снова подрался, — я морщусь и опускаю глаза, снова начинаю мять пальцами юбку.

— Эй, — друг настойчиво приподнимает моё лицо за подбородок, заглядывает в глаза.

Я смотрю в добрые голубые глаза, с морщинками-лучиками вокруг. Улыбаюсь невольно в ответ. Не могу не улыбаться. С первой нашей встречи в детском саду он заряжает меня позитивом и жизнерадостностью.

— Всё будет хорошо, — улыбается уверенно.

— Он снова злится, — кусаю нижнюю губу. — Я хотела помочь. Просто помочь. Я же его сестра. Двойняшка! Я чувствую его боль, как свою.

— Тише, — Миша мягко сжимает мои плечи огромными ладонями, притискивает меня к себе, поглаживает по голове, как маленькую. — Нас подслушивают. Не стоит, чтобы другие знали.

— Может, ты с Димой попытаешься поговорить? — прижимаясь щекой к груди Миши, слушая размеренный стук сердца, прошу шёпотом. — Вдруг он послушает тебя.

— Мелкая, ты же знаешь, что мы с ним совсем не ладим, — друг качает головой.

Знаю. И не понимаю, как так произошло. Как случилось, что мы — неразлучная с детского садика троица — разбились. Разлучились. Точнее, Дима намеренно отстранился от нас обоих.

— Мы снова подерёмся, — вздыхает друг.

— Ну, ты же сдержанный. Разумный. Ты умеешь держать себя в руках.

— Не с бывшим лучшим другом, который прекрасно знает мои слабые места и намеренно бьёт в них, — Миша нервно дёргает уголком губ, а я вижу боль в голубых глазах.

Как бы не пытался он делать вид, что потеря лучшего друга его не цепляет, ему не менее больно, чем мне. Это заметно и по часто дёргающемуся кадыку.

— Мне жаль, — я поднимаю руку и взъерошиваю светлые волосы друга.

— Не стоит жалеть, мелкая. Это Дима потерял такого офигительного друга, как я, — снова пытается вернуть весёлость и беззаботность в голос, а я отвожу взгляд от его лица и делаю вид, что поверила.

Как всегда. Мы оба привыкли делать вид, что всё хорошо. Что в присутствии друг друга не чувствуем острую нехватку третьей частички.