(Не) верю. В любовь
Шрифт:
— Боже, — я вздрагиваю крупно и испугано, когда сталкиваюсь взглядом с новеньким.
Молодой человек сидит на стуле у окна, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Его ледяной взгляд испепеляет меня. Особенно долго задерживается на моих пальцах, которыми я всё ещё касаюсь волос друга. И я по какой-то неведомой причине спешу одёрнуть руку, будто сделала что-то преступное. Непозволительное.
«Ты теперь моя», — звучит в голове его голос.
Сердце начинает громко колотиться, а колени предательски подкашиваются. Ледяной взгляд ловит в плен мой испуганный
Я чувствую, как по спине катится холодный пот, а в горле застревает комок. Мой взгляд невольно опускается вниз, но я тут же заставляю себя поднять его, словно бросая вызов. Однако его цепкие глаза, кажется, видят всё — мою слабость и мой страх. Он медленно наклоняет голову, словно изучая добычу, и угол его губ слегка приподнимается в едва уловимой усмешке.
Парень дёргает уголком губ и отворачивается, а я в то же мгновение делаю жадный глоток воздуха.
— Знаешь нашего новенького? — руки Миши обхватывают меня за талию и теснее прижимают к напряжённому, как струна, телу.
— Что? — переспрашиваю, поднимая глаза на молодого человека и пытаясь понять смысл его вопроса.
— Я спрашиваю, как давно ты знакома с новеньким? — Миша хмурит тёмные брови и как-то недобро сверкает голубыми глазами.
— Так… Ну это… — начинаю запинаться. — Так Дима с ним подрался. Я не знаю его…
— Что же ты с ним переглядываешься так? — парень хмурится ещё сильнее.
— Не переглядываюсь я, — я веду плечом. — Тебе просто показалось. Да и что за вопросы такие странные? — я кулачком бью друга в плечо и улыбаюсь широко.
— Он мне не нравится! — грубовато и резко выдыхает друг.
— Почему же? — я вскидываю брови в изумлении. — Ты же ещё не знаком с ним.
— Того, что он с Димой подрался не достаточно? — друг выгибает брови. — Он явно что-то скрывает.
— Ну…
— И мне не понравилось, как он на тебя смотрит!
— Мишка, ну, ты чего? — я ласково улыбаюсь другу и взъерошиваю его волосы. — Просто задержал на нас взгляд, вот и всё.
Друг что-то бормочет себе под нос, но разобрать у меня не выходит. Всё моё внимание сосредотачивается на Диме, который со звонком на урок заходит в класс. На скуле брата расцвёл огромный синяк. Как это было заведено с детства, мне тут же начинает казаться, что на моём лице тоже появляется гематома. Мы всегда делили одну боль на двоих. Всегда были вместе.
Брат ловит мой взгляд, хмурится. Окидывает нас с Мишей нечитаемым взглядом и, кинув рюкзак на пол, падает на стул. Я мягко высвобождаюсь из объятий друга и спешу к свободному столу, стоящему подле Димы.
— Сосалась уже с ним? — вдруг склоняется к моему уху брат и с насмешкой задаёт вопрос.
— Что? — вместо вопроса из груди вырывается что-то похожее на писк.
— Сосалась с Непомнящим? — ехидная улыбка на устах, сощуренные глаза, напускная небрежность.
— Я тебя не понимаю, — я качаю головой и свожу брови вместе, с беспомощностью смотря в родное, но ставшее таким чужим и отстранённым лицо Димы. — Что
— Ах, да, — брат усмехается уголком губ и закатывает глаза, — как же я мог забыть!
Дима хлопает себя ладонью по лбу. Склоняется ниже ко мне и выплёвывает слова с презрением, будто я его чем-то смертельно оскорбила:
— Я забыл, что моя святая сестричка не знает таких слов. Она же вся из себя правильная. Миша уже засунул язык тебе в гланды? Отымел тебя?
— Что… Что ты такое говоришь? Дима! — щёки опаляет краской стыда, дыхание застревает в горле. Как и все слова. — Это так мерзко! Грязно.
— Что вижу, то и говорю. Интересно знать, как далеко вы зашли, — улыбается уголком губ с насмешкой.
— Ты… Ради Бог… — мою речь обрывает ладонь Димы, которой он зажимает рот.
— Я. Говорил. Хватит. Этих. Словечек, — каждое слово выплёвывает.
— Мы просто друзья! — выдыхаю с возмущением, когда мне удаётся убрать руку брата со своего лица. — И ты это знаешь, как никто другой!
— Да-да, Алиса. Себе хоть лгать перестань. Он таскается с тобой повсюду лишь по одной причине — хочет поиметь тебя. И будь уверена, сестричка, — слово выделяет с особым ехидством, — как только он тебя получит, сразу же найдет другую.
— Не нужно Мише приписывать свои грязные помыслы, — оскорбляюсь за друга. — Он для меня ближе всех, и я никогда не допущу, чтобы… Бо… Как можно только предположить такое? Это грязно! Да и не может девушка заниматься… таким… до свадьбы. Это грех!
— Я не хочу тебя расстраивать, сестричка. Но твой Миша занимается «этим», — брат усмехается, — регулярно. И каждый раз с разными девушками.
— Это его дело, — я вспыхиваю и низко опускаю голову. — Мишина личная жизнь меня не касается. И тебя, к слову, тоже, — я поднимаю злой взгляд на брата. — Ты сам его оттолкнул. А теперь вдруг заинтересовался его личной жизнью.
— Я тебя предупреждаю, дура, — Дима складывает руки на груди. — Ведь мне потом слушать твои рыдания в подушку и вопли матери о твоём распутстве.
Я невольно представляю эту картину и вздрагиваю. Качаю головой и с твёрдой уверенностью заверяю:
— Ты что-то перепутал, Дима. Мы с Мишей — друзья. И всё. Никаких романтических отношений между нами нет, не было и быть не может. С ним… Быть с ним для меня то же самое, что с тобой… Это недопустимо и… — хотела сказать «грешно», но осеклась, зная, что Дима взъерепенится, — грязно. Миша сейчас для меня не просто друг.
— Да-да, я так и понял, — ехидничает Дима.
— Он самый близкий мне человек, Дима, — я впиваюсь взглядом в лицо парня. — Он мне брат!
И с недопустимым удовольствием наблюдаю за рябью боли на его лице. Чувствую ликование, за которое в то же мгновение испытываю стыд.
— Посмотрю, моя набожная сестричка отрастила зубки, — усмехается Дима. — Похвально. Похвально. Смотри, как бы матушка про твои словечки ничего не узнала. Давно на гречке не стояла?
Я вздрагиваю и тут же сжимаюсь. Обхватываю себя руками за плечи и желаю стать незаметной. Исчезнуть, только бы брат не смотрел на меня так, будто презирает. И ненавидит.