Не все были убийцами
Шрифт:
“Откуда” - однажды спросил он, - “откуда, думаете, Гитлер взял свои расовые идеи? Он ведь, наверное, довольно обстоятельно изучал Тенаха и даже выписывал из него некоторые цитаты. Поверьте, он ненавидит нас лишь потому, что мы, а не он, были первыми, кто познакомился с этими изречениями. Все уладится, и мы еще будем сидеть вместе за праздничным столом. В конце-то концов, он возглавляет правительство одной из самых цивилизованных наций, это должно положительно повлиять на него! В противном случае его режим недолговечен”.
Сегодня я размышляю о том, что кратковременно и что долговечно. Гельмут Коль оставался на своем посту шестнадцать
Покинув Лессингштрассе, я снова подошел к вокзалу Бельвю. В зале ожидания никого не было! Окошко билетной кассы было закрыто. Наверное, было уже очень поздно.
Я даже не заметил, как стемнело.
“Оставаться на вокзале нельзя”, - подумал я.
– “Там ищут в первую очередь”.
И я опять побежал. Вниз по Флесбургерштрассе, по мосту через Шпрее до Дортмундерштрассе. Бежал я довольно быстро.
“Всегда делай вид, будто очень торопишься”, - посоветовала мне однажды Лона.
Постепенно я начал уставать. Дыхание перехватывало. Бежать я уже не мог. Мне очень хотелось есть, Становилось все темнее. Я не знал, который час, и только надеялся, что еще не слишком поздно и одиноко идущего мальчика не будут задерживать.
В совершенном отчаянии я сел у входа в какой-то дом и беззвучно заплакал. Я так устал, что, как мне казалось, больше не смогу двинуться с места. От моей самоуверенности не осталось и следа. Стремление выжить тоже улетучилось, пропало, мне как-то сразу стало все равно, задержат меня или нет. С матерью, наверное, что-то случилось, иначе она уже была бы в условленном месте. Она же знает, где нам нужно встречаться!
“С ней что-то случилось”, - подумал я. А если ее арестовали, что тогда?
Я не хотел идти ни к Дмитриевой, ни к Лоне. Без моей матери обе казались мне чем-то несуществующим.
“Нужно еще раз подойти к вокзалу”, - приказал я себе.
– “Если мама не появится, тогда, пожалуй, я решусь подойти к Гроссегамбургерштрассе. И тогда, быть может, я попаду в тот же транспорт, что и она. Лучше в газовую камеру, чем шататься по городу и подыхать от голода и усталости”.
Я заставил себя подняться и побежал назад к вокзалу. И на Фленсбургерштрассе попал прямо в объятия матери.
Мы снова были вместе. И уж теперь с нами ничего не случится. Мы оба немного поплакали, каждый упрекал другого - почему не подходил к вокзалу почаще, говорила мать, ведь в первый раз она пришла к вокзалу еще днем. Так и потерять друг друга недолго. Она взяла меня за руку. По лестнице мы вышли на перрон. С пренебрежительной усмешкой мать объяснила, что теперь уже все равно, теперь уже не так страшно. Может, нам повезет и до Савиньплац проверки не будет. Нам повезло. Проверки в поезде не было. Обошлось и без воздушной тревоги.
Мы добрались до людмилиного дома около полуночи. Перед тем, как войти в квартиру, мать попросила меня держать язык за зубами и никому ничего не говорить - она сама все объяснит Дмитриевой. Она сказала Людмиле, что мы разминулись друг с другом, перепутав условленное место встречи, и страшно устали. Но теперь все в порядке, и пусть Людмила не беспокоится.
Напившись чая, мы быстро ушли к себе, и я попросил мать рассказать мне все.
“Когда ты побежал в квартиру, чтобы принести мне перчатки и шарф”, - начала она, - “я пошла в скверик и хотела подождать тебя там. Я медленно пошла в сторону Литценбургерштрассе. Мимо меня проехал автомобиль. Затем
Я не остановилась, а пошла им навстречу. Они же остановились и ждали, пока я поравняюсь с ними. Они, наверное, думали, что я побегу от них или закричу. Но я спокойно направлялась к ним - это, как мне показалось, их немного смутило.
После вежливого “хайль Гитлер!” они попросили меня предъявить документы. Я начала рыться в сумочке и сделала вид, будто забыла документы дома.
“Мне очень жаль!” - сказала я.
– “Удостоверение личности я забыла дома. Могу показать вам свое старое почтовое удостоверение”.
Один из них взял удостоверение и стал внимательно разглядывать мою фотографию. “Ваше имя?” - как бы между прочим спросил он.
“Роза Гемберг”, - ответила я.
“Когда и где родились?”
“12 октября 1908 года в Бойтене”.
Он снова стал рассматривать удостоверение. Я поглядела в сторону автомобиля - мне захотелось узнать, нет ли там еще кого-нибудь. На заднем сиденье я увидела двоих - мужчину и женщину. Лицо женщины было мне незнакомо, а вот мужчину, как мне показалось, я уже где-то видела. Заметив, что я смотрю на него, мужчина быстро отвернулся - теперь я видела только его профиль. “Определенно я его где-то видела”, - подумала я.
– “А он, кажется, сомневается - действительно ли принял меня за какую-то знакомую. В таком случае у меня есть шанс”.
“Вас зовут Анна Деген, и вы еврейка”, - громко сказал мужчина, изучавший мое удостоверение.
Я ничего не ответила, только пристально посмотрела на него. Потом покачала головой и совершенно спокойно сказала: “Подобную глупость мне еще не приходилось слышать. Я как раз иду от врача и спешу на работу, а вы останавливаете меня и говорите совершеннейшую чушь. Отдайте мне мое удостоверение. Не знаю, имеете ли вообще право задавать мне вопросы. Вы не из криминальной полиции?”
Всем своим видом я выражала глубокое возмущение происходящим. Я еще несколько раз бросила взгляд на автомобиль. Наконец мне удалось рассмотреть лицо сидящего на заднем сиденье мужчины. И тут я вспомнила - да, я и в самом деле его знаю. Он был знаком с твоим дядей Давидом. Мы встречались с ним в Трептовпарке, в Яичном домике. Было жарко, и отец учил тебя плавать. Когда он столкнул тебя в воду, этот человек стоял поблизости и смеялся, глядя, как ты барахтаешься в воде. Я до сих пор помню его смех. Было это по меньшей мере за два года до ареста твоего отца. С тех пор мы с ним больше не виделись. Теперь он, думаю, нанялся в ищейки к нацистам”.
“Государственная тайная полиция!” - ответил задержавший меня человек, сунув мне под нос свое удостоверение.
“Будьте благоразумны”, - сказала я.
– “Подумайте, в какое положение вы ставите себя, если вы арестуете меня и я из-за этого потеряю работу”.
“Где вы работаете?” - спросил он.
“Я не могу вам сказать, где работаю - разглашение государственной тайны карается законом”.
Он отвел глаза. Теперь мне оставалось одно - действовать уверенно и решительно. Ведь с минуты на минуту мог прибежать ты! Я увидела тебя еще издалека. Ты, слава Богу, отреагировал очень быстро. Он, наверное, увидел, как ты побежал в скверик, но не подумал, что имеешь какое-то отношение ко мне.