Не все были убийцами
Шрифт:
В этот день мы спали до полудня. Приехавшая домой Кэте разбудила мать. Обе женщины шепотом разговаривали друг с другом. Я проснулся и сел в постели. Обе женщины, как по команде, уставились на меня.
Лицо Кэте осунулось, щеки ввалились. Может, она и раньше так выглядела, а я не замечал этого? Вероятно, точно так же выглядела ее собственная бабушка. Глаза ее были совсем прозрачными. “Сейчас я, наверное, могу увидеть ее мозг”, - подумал я.
“Нам нужно собрать свои вещи”, - сказала мать совершенно спокойно и положила Кэте руку на плечо. Кэте заплакала. Она пыталась вытереть слезы о рукав платья матери, но
Никогда еще я не видел такого беззвучного, но такого отчаянного плача. Мать крепко прижала Кэте к себе. Так продолжалось долгое время. Наконец Кэте снова собралась с духом. Выглядела она совсем старой. Лишь глаза были по-прежнему удивительно прозрачными.
“Нужно дать знать Карлу Хотце. Вы должны перебраться к нему в Каульсдорф. Я пошлю к нему кого-нибудь из своих помощников-чехов. У меня появляться ему больше нельзя. Может быть, вы сможете поездом добраться до Каульсдорфа, а там вас встретят его жена или свояченица”.
Я не решался спросить Кэте, что же случилось, но потом все же осмелился. “Эрну арестовали. Мне сообщила об этом одна из ее сослуживиц. Ее схватили в восточной Пруссии, недалеко от Гумбинена. При аресте ее жестоко избили”.
Я вдруг почувствовал приступ тошноты. Мне представилась Эрна с разбитым носом и окровавленными губами, и я долго не мог избавиться от этого видения.
“Если бы я мог плакать”, - думал я.
– “Если бы я только мог плакать!” Но вместо этого спросил: “Что же такое она сделала?”
Кэте посмотрела на меня долгим взглядом: “Что она сделала? Наверное, то же самое, что сделала ради вас”.
Ее голос снова задрожал: “Может быть, она хотела кого-то или что-то тайком вывезти и опять была так же неосторожна, как тогда с вами”.
Я не понял, и она притянула меня к себе.
“Это я только в качестве примера. Вы могли быть агентами гестапо. Тогда бы и я тоже попалась”.
“Но ведь я же из шведского посольства пришел!” - запротестовал я.
– “Эрна мне такой допрос устроила, ну просто как в гестапо. Она меня до слез довела! Поверь мне, она всегда была осторожной. На нее кто-то донес. Какой-нибудь старый, подлый, отвратительный говнюк, который уже давно имел на нее зуб”.
Дрожа от негодования, я сознавал свою беспомощность и от этого распалялся еще больше.
“Ну-ну, хватит, успокойся”.
Кэте поднялась, обняла меня, похлопала по спине. “Знаешь”, - сказала она, - “мы уже давно живем в каком-то бессмысленном, вывернутом наизнанку мире. Стоит кому-нибудь только подумать по-христиански, как он оказывается в концентрационном лагере. А когда кто-нибудь поступает так, как поступила моя сестра, происходит еще более ужасное - его хватают и даже могут убить. Сейчас я должна разузнать, куда ее отправили, а для этого мне нужна свобода действий. Понимаешь? Вам нужно сматываться отсюда”, - прибавила она неожиданно грубо и оттолкнула меня. Потом обернулась к матери: “Собирайте ваши вещи и отправляйтесь в Мальсдорф. Там вы сядете в электричку и проедете до Каульсдорфа. Это всего одна остановка. Если вам повезет, там вас кто-нибудь из семейства Хотце”.
Прощание с Кэте было горьким. А потом мы бесконечно долго тащились с нашими вещами к вокзалу в Мальсдорфе. Да к тому же Кэте дала нам с собой кучу продуктов. Лучше бы она этого не делала - они были такие тяжелые!
Когда мы наконец подошли
“Какая замечательная женщина!” - сказала она.
– “Что за душа!”
В Каульсдорфе нас встретила Мартхен, свояченица Карла Хотце. Ее полное имя было Марта Шеве.
Мартхен приветливо взглянула на нас своими лучистыми голубыми глазами. “Как хорошо, что вы уже здесь!” - обратилась она к нам, как будто знала нас уже много лет.
“Господи, ну и носище!” - подумал я.
– “Наверное, поэтому она и живет у своего родственника. Да и кто бы захотел жениться на женщине с таким огромным носом?”
Но прошло совсем немного времени, и я уже знал - лучшей женщины, чем Мартхен, не найти ни одному мужчине.
От вокзала мы шли довольно долго. Каульсдорф оказался типично берлинским пригородом. Небольшие деревянные дачки перемежались с каменными, похожими на виллы, домами. Как и Вальдесру, Каульсдорф не был разрушен бомбежками и выглядел очень мирно и приветливо.
Забрав у меня тяжелую сумку, Мартхен открыла деревянную калитку. Мы очутились в большом саду. Дом Карла Хотце был довольно низкий, с верхним этажом из кирпича. Мы толкнули потрескавшуюся деревянную дверь и вошли в дом. Навстречу нам вышла жена Карла Хотце. На свою сестру она была совершенно непохожа.
Мы даже не заметили, откуда она появилась - так темно было в передней. Она обняла нас как старых друзей. Опустив на пол свой багаж, мы прошли за ней в большую кухню. Пол кухни был покрыт линолеумом. Посреди кухни вместо линолеума была четырехугольная деревянная доска с вделанным в нее большим металлическим кольцом.
“Можешь смело наступать на эту доску - она не сломается”, - сказала фрау Хотце.
– “Это наш погреб. А сейчас мы будем есть. Садитесь за стол. Ты любишь бобы с картофелем?” - обратилась она ко мне.
У нее тоже были голубые глаза, хотя и не такие лучистые, как у сестры. И нос был намного короче. Хотце, конечно, считал ее хорошенькой.
Никогда еще я не ел таких вкусных, сдобренных солью и маслом, бобов с картофелем. Масло, наверное, Хотце раздобыл с помощью Кэте. После еды мне захотелось взглянуть на сад, который сначала показался мне даже не садом, а скорее огромным огородом. Но фрау Хотце сразу дала мне понять, что осмотр сада и дома состоится только вечером, так как экскурсию (она так и сказала - экскурсию) может проводить только ее муж Карл, и только он может дать необходимые рекомендации относительно того, как нужно вести себя в их доме.
Перебив сестру, Мартхен сказала нам, что все эти заявления не нужно принимать слишком серьезно. Она с легкой улыбкой взглянула на сестру. Фрау Хотце прикусила губу и спросила, не хотим ли мы выпить кофе - она как раз собиралась его сварить. Теперь у нас было достаточно времени для того, чтобы освоиться в новой ситуации.
Наконец появился Хотце. Со своим обычным важным выражением лица он приступил к проведению “экскурсии”. В надвигающихся сумерках он демонстрировал нам различные овощи, собственноручно им посаженные, каждый раз подчеркивая, сколько труда ему пришлось на это потратить. Хотце сразу попросил ничего не трогать без его разрешения - он все сделает сам и постоянно будет обеспечивать нас свежими овощами.