Не все переплывут реку
Шрифт:
Они молча выпили еще по стопке водки.
– Ты закусывай, Ваня, а то спьянишься еще, чего доброго.
– Вы мне его адрес дайте, я письмо напишу.
– Сейчас принесу, – тетя Маша, кряхтя, поднялась, и заковыляла в комнату. Она как будто вся сдулась, и из дородной, величавой женщины превратилась в скрюченную, старую развалюху. – Вот, держи. Это его адрес. Можешь написать ему. Он часто вспоминал тебя, скучал. Рассказывал, как вы работали вместе, гуляли.
Иван схватил адрес, который оказался фотографией, и увидел на ней своего друга, Мишку. Весь при параде, в новом костюме, белой рубашке с бабочкой, он лежал в гробу, скрестив на груди такие знакомые до боли, большие пухлые руки.
Сказать, что Иван был ошарашен, значило, ничего не сказать. Он был раздавлен увиденным. И тупо смотрел на фотографию, оцепенев.
– Пил много в последнее время. А тут пошел на танцы в ДК, с друзьями, подрались с местными, там и получил чем-то тяжелым по голове, – рассказывала тетя Маша, а дядя Вася кивал головой, подтверждая, и скрипел зубами, сжимал кулаки.
– Пришел домой, лег. Потом говорит: мама, вызови скорую, голова болит, нет мочи. Увезли его в больницу, ночью, а утром он умер. Как раз, в день своего рождения. Недавно сорок дней было, поминали. Друзья, соседи пришли. Народу много собралось. Добрый он был, хоть и бесшабашный. За то и любили его, уважали. Давайте еще помянем, упокой господи, душу его грешную.
Они молча выпили по стопке водки. Посидели.
– Мишку жалко, – сказала тетя Маша потерянным голосом, слезы свои она уже выплакала. Дядя Вася сидел рядом и скрежетал зубами, утирая редкие слезы, и повторяя:
– Мишку жалко, Мишку жалко.
Иван встал и пошел к двери, он не мог больше сидеть с ними и выпивать.
– Ты заходи, Ваня. Не забывай нас…
Иван брел по улице и вдруг подумал, что в этом году ему исполнится тридцать лет. А Мишке когда? И похолодел весь, вспомнив рассказ тети Маши. Мишкин день рождения приходился как раз на день его смерти. Что же это за жизнь такая, для чего? Родился, окончил школу, отслужил в армии, поработал официантом в общепите, и на танцах в ДК «Кирпичики», что при кирпичном заводе, получил кастетом по голове. Помер в больнице. Ивана же рядом не оказалось в нужный момент. Не было рядом друга, который мог бы отвести от Мишкиной головы руку с кастетом. Он вспомнил те пророческие слова, сказанные когда-то его другом в метро, после танцев в Шестиграннике: «На то и друзья есть, сегодня я тебя, завтра ты меня, может, спасешь». Не привелось. Не спас.
А ведь он мечтал жениться на любимой девушке, иметь детей, работать для своей семьи. Вместо этого пил по-черному. Внезапно Иван вспомнил, по какой статье был комиссован его дружбан, и понял, почему пил, почему не женился Мишка, а его девушка вышла замуж за другого, хотя любила его. Родители его были пьяницами, зачали его поздно, и был он импотентом. От того и все беды.
Иван возвращался назад по той же дороге, по которой он так недавно торопился на встречу со своим армейским другом. Он был подавлен, переполнен чувством горечи и недоумения. Перед глазами его стояли потерянные, жалкие лица Мишкиных родителей, слышались их голоса: «Жалко Мишку. Жалко Мишку», – повторяли они монотонно, словно в бреду. Он понимал тетю Машу и не обижался на нее за розыгрыш. Ведь ей так хотелось, хотя бы на миг, поверить, что Мишка жив и здоров, и скоро вернется домой.
На фотографии он снова видел нарядного друга в гробу, скрещенные на груди руки, спокойное, умиротворенное его лицо, отрешенное от мирской суеты.
И спустя многие годы, даже десятилетия, когда он вспоминал об этом дне, он как бы заново все видел и переживал. Такое не забывается.
…………………………….
Москва, 2014 г.
Друг
Это было время борьбы за трезвость в стране развитого социализма. Начало перестройки. В 1985–1987 годах развернулась горбачевская антиалкогольная компания, нанесшая огромный вред экономике, но прежде всего людям, которыми она воспринималась, как инициатива властей, направленная против «простого народа».
Появилось множество анекдотов, например: «На недельку, до второго», закопаем Горбачева. Откопаем Брежнева – будем пить по-прежнему. Лозунг «Трезвость – норма жизни!» воспринимался чиновниками слишком буквально. В Молдавии, в Крыму, на Кавказе вырубались виноградники.
Закрывались винные заводики в малых городах, магазины, в оставшихся точках продавалось по две бутылки водки на брата в день, образовались огромные очереди в Москве, давка, скандалы и драки, чего уж говорить о провинции.
К тому времени у Ивана была интересная работа, семья, он учился в институте заочно, поэтому выпивал намного реже, чем раньше, в юности, когда мотался по стране в поисках романтики, работал, где придется, жил в общагах, или после службы в армии. И его эта проблема если и волновала, то гораздо меньше тех друзей-приятелей, кто любил пропустить по стаканчику-другому после работы в кругу товарищей, да и вообще напиться с устатку. Не говоря уж о пьяницах по призванию.
У тех просто крыша поехала, и они всегда теперь были в поисках, где достать денег, чего бы выпить? В аптеках расхватали все настойки, содержащие спирт. В особом почете были настойки эвкалипта, пустырника, валерьяны. Не гнушались и просто корвалолом. Их брали на все собранные по сусекам копейки. Потом и эта лавочка закрылась. Запретили продавать настойки пьющему люду. Хотя сердобольные аптекарши все же жалели несчастных пьянчужек, и те были счастливы, выбегая из аптек с заветными пузырьками в карманах.
Папиросы и сигареты в табачных киосках тоже стали продавать по талонам. Выдавали их в ЖЭКах. На каждого члена семьи, достигшего 18-летнего возраста, полагалось по талону в месяц. И тогда можно было выкупить на один талон десять пачек сигарет, или папирос. Когда что было в наличии. Такие вот были времена.
Как-то в один из тихих семейных вечеров, когда Иван сидел после ужина за чашкой индийского чая и просмотром телефильма о борьбе комиссара Каттани с итальянской мафией, его жена Ольга вернулась после вечерней прогулки с терьером Тишкой, и вручила ему письмо.
Письмо пришло от дяди Мити из Алатыря, в котором, помимо прочих новостей, он сообщал, что умер его дружок, Колька Васильев. Это известие ошеломило Ивана. Он подумал, что в последнее время от дяди приходят тяжелые для него известия.
Ровно год назад, 6 ноября 1986 года, из Алатыря Ивану пришла телеграмма от дяди, в которой он сообщал, что умер отец. Иван в тот же день выехал на родину. Из Мурманска приехал младший брат, Владимир. Отслужив в армии, он недавно женился, и работал в милиции, водителем.
В те годы день 7 ноября был еще настоящим праздником. Всем народом отмечали очередную годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции, и найти трезвого работника, который мог бы быстро сработать гроб, было нелегко. Еще надо было оббить гроб с крышкой красной материей, как полагалось для покойника мужского пола, да к тому же участника ВОВ. На рынке материала разного было хоть завались, но нужного не оказалось, и Иван со справкой о смерти в руках побегал по городу, прежде чем в магазине «Ткани» на привокзальной площади ему отпустили красной материи «Кумач» положенные метры, и ни сантиметра более. С этим тоже было строго.