Не все переплывут реку

Шмагин Николай

– Найдем и получше, городских. В ДК на танцы сходим, и все будет в ажуре, – Николай мыслил шире на этот счет, и Иван не возражал: – Бабуля только вот вчера простыла, в сени часто выходила, в чулан за соленьями, а там холодрыга. Кашляет теперь, лежит.

– Ничего, оклемается. Вот мы и пришли.

Николай с матерью проживал в одном из двух деревянных бараков, находившихся сразу же за Домом Культуры. В первом. Они вошли в общий коридор, заставленный разной рухлядью до потолка, пробрались к нужной двери и очутились в маленькой комнате, похожей на пенал, до того

она была узкой и с одним окном. У окна стоял стол, стулья, разделяя кровать с одной стороны комнатки, и диванчик с другой.

Повесили одежду на крючки у двери. Их встретила маленькая пожилая женщина с доброй улыбкой, на которую удивительно похож был, как две капли воды, Николай.

– Мама, это мой армейский кореш, Иван, – чмокнул ее в щеку сын, располагаясь у стола. Иван сел рядом с ним, оглядываясь по сторонам.

– Обед готов? А то жрать охота, сил нет, – сказал Николай и шепнул Ивану: – Зови ее тетя Настя, она любит, чтобы ее так величали.

– Сейчас принесу, дважды уже разогревала, все жду-пожду, никак не дождусь, – улыбнулась Ивану Колькина мать, оказавшаяся шустрой и веселой женщиной. Вскоре друзья с аппетитом уплетали картошку с майонезом, пили чай с вареньем.

– Ну, как майонез, понравился? Мать у нас в майонезном цехе работает, так что мы им обеспечены. Ешь, не стесняйся, – щедро угощал друга Николай.

Взяв с диванчика гитару, он ударил по струнам и запел поанглийски, лихо отбивая ритмы, аккомпанируя себе, и виртуозно исполняя соло при проигрыше. Ванька любил песни ливерпульской четверки, хотя слышал их редко, это еще более сблизило ребят.

– На, сыграни, – протянул ему гитару друг, подустав немного.

– Да не умею я, – с сожалением констатировал Иван.

– Хочешь, я тебя научу играть, в два счета. Вот, смотри. Это так просто, – и он показал, как надо отбивать ритмы.

Иван попробовал, вроде бы получается. Удивился. Обрадовался.

– Да ты у меня скоро на ритм-гитаре будешь бацать, а я соло вести, – воодушевился Николай, радуясь способностям друга, – еще бас-гитариста найдем, и ансамбль создадим, все девки наши будут.

– На работу надо устраиваться, – охладил его пыл Иван, возвращая инструмент владельцу, – без денег особо не разгуляешься.

– Это точно, – приуныл Николай, отставив гитару в сторону. – Куда вот только, знать бы.

– Пошли, моего отца навестим, если он дома, – Иван придумал, как им устроиться на работу. – Потом к дядьям моим сходим. У дяди Мити жена на релейном заводе в отделе кадров работает. Она еще до армии меня туда устраивала. Слесарем.

– Это другой коленкор. Ну, ты и голова, соображаешь! – восхитился Николай, вскакивая со стула. – Тогда не будем терять время. Мама, мы насчет работы сбегаем.

– Бегите-бегите, дай бог вам удачи.

Алатырь – городок маленький, автобусы ходят редко, к тому же они всегда переполнены народом, и многие ходят пешком, благо во все концы можно дойти за полчаса. Да еще бесплатно. В больших городах говорят: поехали, съездим по делу, или еще куда, а в Алатыре – побежали. Быстро, и ждать не надо.

И друзья

побежали к Ванькиному отцу, на Сурско – Набережную улицу. Так она называлась потому, что располагалась на краю обрыва, ведущего в подгорье. С улицы далеко вокруг было видно, как внизу простирались улочки и переулки, дома, сады и огороды родного подгорья, спускающиеся почти к самой Суре, упираясь в рельсы железнодорожной ветки, ведущей от лесопилки до железнодорожного моста через реку.

Когда-то еще в далеком детстве, когда Ванька с другом Витькой гоняли машинки в траве перед домом, лазили по деревьям до самого вечера, и никак не хотели угомониться до тех пор, пока Ванькина бабушка насильно не уводила его домой, а Витькина тащила вверх по ступеням крыльца упирающегося внука и просила: – Витюленька, не надо упрямиться, надо домой идти, чай с конфетами пить, умываться, да спать ложиться.

Тогда это и произошло, оставив в детской памяти неизгладимый след.

Уже стемнело поздним летним вечером, и вдруг какие-то всполохи озарили подгорье справа от их дома, зарево высветило сады, крыши домов, окна, казалось, аж тучи на небе и те покраснели.

– Чево это такое, спаси хосподи нас от несчастий всяких, – всполошилась бабушка, первой увидевшая необычное явление природы. Все домочадцы, включая Ваньку с Витькой, высыпали во двор, тревожно вглядываясь в сторону зарева, недоуменно переглядывались, переговаривались вполголоса.

– Лесопилка горит, факт, – успокоил всех Ванькин дед. – Это далеко от нас, не дойдет, не бойтесь. Разгильдяйство везде, никакого порядка. Сталина на вас нет, тудыт твою растуды, ети вас в печенку, – напугал он всех напоследок, и ушел спать, чертыхаясь. Разошлись и все остальные соседи, но долго еще метались, бегали по черному небу и подгорью всполохи далекого пожара, не давая заснуть людям.

Отец был дома. Трезвый, поэтому грустный, но встретил их радушно.

– Привет, ребята. Садитесь куда-нибудь, да вон на диван, – показал он в комнату, где у стены стоял большой диван-кровать, за ним на стене висел красивый дорогой ковер. Посреди комнаты – круглый стол, стулья вокруг. Над столом красовалась причудливой формы люстра. Платяной шкаф сверкал полировкой. Обои новые, пол крашеный, на полу тоже ковер. На стенах – картины в рамах.

– Ого, Иван, отец у тебя богато проживает, – отметил Николай, оглядевшись, и рассаживаясь на диване. В карманах у него звякнуло, и отец оценил этот звук улыбкой.

– Давно из армии прибыл? Что же к отцу сразу не пришел, сын называется. Как-никак я твой отец, и это твой дом, – обвел он широким жестом комнату. – Небось бабка твоя напела про меня всякого.

– Да нет, просто у нее решил пока пожить. А там видно будет. На работу надо устраиваться, мани-мани зарабатывать, – друзья засмеялись, и отец тоже. Все в Алатыре любили пошутить, и отец не был исключением. Прокашлялся по привычке.

– Надо бы отметить ваш дембель. Я фронтовик, знаю не по наслышке, каково лямку в армии тянуть. Друг твой тоже отслужил? Будем знакомы.