Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
– Конечно, - голос у Дара хриплый, будто простуженный. – С чего ты решила, что я буду с тобой откровенничать.
– Почему бы и нет? – я пожала плечами. – Времени у нас изрядно. А одиночество, оно… давит. Я знаю.
Настороженность.
И недоверие.
Такие, как мы в принципе не склонны верить кому-то. А он еще и болен. Как мозгоправы проглядели-то?
– Они обещали, - пожаловался Дар. – Дворянство… сказали, что дар мой… мой дар… он открылся здесь. Это важно. Энергия. Много энергии… тело меняется.
– Непроизвольно. Ты
– Да… да… женщины работали на шахтах. Я смотрел. Потом. Когда вернулся. Так вот, они рожали одного-двух, да и там часто уроды случались. Каково родить урода? А? Ты же знаешь? Хочешь, чтобы я говорил, давай и сама…
– Она не была уродом.
Моя девочка.
Год. И недовольства во взгляде свекрови с каждым днем больше. Она сдерживает его. Она ведь хорошо воспитана и в жизни не пойдет против воли сына. Но я чувствую это её недовольство.
А потом оно прорывается все же.
В отдельных фразах. Нет, не упреках. Скорее… сомнениях. Я ведь была там… на фронте. Среди мужчин. И может, мое поведение отличалось вольностью? Может, я не сохранила себя для брака… может, имела связи с другими мужчинами?
Может…
В этом дело?
Поэтому не получается забеременеть?
И я сама поневоле начинаю сомневаться. Нет, не в связях… какие другие мужчины, когда в большинстве своем они, взглянув на меня, измененную, испытывали или ужас, или отвращение. Нет… да и ментальная связь, которую создавали исключительно, чтобы удержать меня в здравом уме, не позволила бы иных привязанностей. Но… холод.
И голод.
И ледяная земля, на которой порой приходилось спать. Многие дни без сна. Болота. пули… и тот маг, который ударил силой.
Это ведь могло повлиять?
Могло.
А потому, когда вдруг, когда я поняла, что беременна, я… я опять поверила в чудо.
– И больно, - я уцепилась за взгляд этой сволочи. – Это очень больно.
Одинцов был счастлив. И я тоже. И в какой-то миг вдруг показалась, что мы, как раньше, одно целое. Теперь-то я понимаю, что это – очередная иллюзия. Но… поверить хотелось.
И верила.
Целители меня наблюдали. Как иначе. И никто, мать его, не заметил неладного. Да, я уставала. Да, меня постоянно мутило. И сил не оставалось порой даже на то, чтобы подняться с постели.
Это бывает.
Беременность – это… тяжело.
Даже моя свекровь вдруг переменилась. И искренне беспокоилась. Не за меня. За мою девочку. За мою волшебную девочку, которая прожила два часа. Потому что…
Он смотрит на меня. Жадно так.
А я…
Я так и не смогла говорить об этом. И не хочу. Даже сейчас. Я все знаю. То есть, уже знаю. И не только я. Цена такая. Измененные детей иметь не могут.
Женщины.
Следствие воздействия силы на организм. И да, я здорова. Со всех точек зрения здорова. А вот дети… шансы родить даже не здорового, хотя бы жизнеспособного ребенка близки к нулю.
Это нам уже потом сказали. Выяснили.
И данные… никто ведь не предполагал. И да, случались беременности
Холод.
Голод.
Списывали на это. До какого-то момента. А потом вдруг стало слишком много этих, мертвых, детей, чтобы отвернуться от них.
А самое поганое, что ни один целитель тут не спасет. Что… дело ведь не во мне самой. Я-то здорова.
Странно, я опять не сказала ни слова. Но Дар понял.
– И он тебя бросил, - он присел, обхватив голову руками. – Твой замечательный благородный муж, который клялся… ведь клялся? Быть с тобой в горе и радости, в богатстве и бедности… а он взял и бросил.
– Нет, - я покачала головой. – Все наоборот. Это я его бросила.
Потому что…
Потому что эта смерть окончательно все разломала. Не знаю, если бы наша девочка выжила, может, мы сумели бы привыкнуть. Он – к тому, что княгиня из меня хреновая. Я – к тому, что вообще надо играть в княгиню.
– Он пытался вытянуть. Нанял целителей. Мозгоправов. Устроил меня в полицию. И развод отказывался давать…
А я уже хотела одного – сбежать.
Подальше.
От Одинцова, от матушки его, которая благоразумно отбыла куда-то в Московскую область, то ли подругу навестить, то ли в поместье порядки навести. От всего этого светского общества с его показным сочувствием.
От себя самой.
– Я ушла. Я… сказала, что все равно сбегу.
– На Дальний.
– Почему нет? Тут был Медведь. И остальные…
– На которых тебе было насрать два года, - не преминул уколоть Дар.
– Да, - врать я не стала. – Как оказалось, что больше идти мне некуда. А тут… тут хоть кто-то знакомый.
Одинцов пытался уговаривать.
Потом порывался ехать со мной, хотя я и смотреть на него не могла. Потом… потом мозгоправ, с которым мы говорили… о разном, кроме, пожалуй, моей девочки, как-то так слушал, что я вдруг поняла.
Нет её.
Любви.
Может, и была когда-то, но скорее даже не любовь, а жажда жизни, которую мы за любовь приняли. А даже если и она, эта чистая и светлая, о которой стихи и поэмы, то она закончилась. И на самом деле мы с Одинцовым друг другу близкие люди, этого не перечеркнуть, но не настолько, чтобы жить друг с другом.
И потому мучаем.
Я его.
Он меня.
– Я предложила разъехаться. На время. Он согласился…
– И это время затянулось…
– Скажем так, развод нам оформили быстро.
– А потом он женился. Обидно?
– Да, - врать безумцу не стоит. И чего ради? Тогда мы были свободны, но эта его женитьба все равно показалась мне предательством. Тем более он ведь и не предупредил. Мог бы. А не предупредил. И узнала я обо всем из газет.
И позвонила.
Поздравила. А он стал извиняться, мол, что не хотел меня тревожить… идиот. Неужели и вправду думал, что я заявлюсь на свадьбу и скандал устрою? Пожалуй, это и обижало сильнее всего.