Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
– А надо?
– Доказывать?
– Ты хорош в том, что делаешь.
– Был хорош. И да, в числе лучших. Уровни брал… гордился. А потом раз и все… как… кусок души отрезали.
– Это дар, - она все же слегка успокоилась.
А дождь усиливался. И по стеклу расползались грязные потоки.
– Дар… знаю. У матушки также.
– Она…
– Попала. В плен. В полевом госпитале работала. Заведовала. Прорыва не ждали, а он случился. Ну и… не убили. Кровь и вправду ценна, особенно сильная.
– В крови, - эхом повторила Зима. – В крови… и там тоже кровь была. И на Мишке… кровь ведь можно насытить. Складывается… кристаллы и кровь.
– Что?
– Способ такой… если надо восстановиться. Срочно. Даже обычного человека можно сделать ненадолго одаренным, если всыпать в глотку порошок альбита. Камни растирали в пыль. Носили с собой. Заставить выпить… и самим можно. Но лучше через кого-то. Хорошо так уровень дара поднимает.
– Я не знал.
– Ну… об этом не особо говорить любят.
Девочка, устроившаяся на заднем сиденье, широко зевнула.
– Но тогда да… смотри, он искал одаренных, как ты сказал. Тянул на остров… а если так, то они могут быть живы.
– Что?
– Из трупа много крови не выкачаешь. А если потихоньку брать, то надолго можно. Обездвижить, скажем… и Янка жива должна бы… надеюсь, что жива.
– Янка?
– Пропала. А Отуля беременна. Яжинский – скотина. Выгнал её. Собирался Янку отдать, то ли в жены, то ли так…
– Она же несовершеннолетняя!
– Думаешь, тут это кого волновало бы? Нет, если бы добралась заявление написать, тогда да… скандал. А так… она сбежала.
Зима вцепилась в руль.
Выдохнула.
И заставила себя говорить спокойно.
– Поэтому… пропадали ведь не часто, так? Это же время надо. Списаться. Привязать к себе. Подарочек отправить, убедиться, что одаренная. Наверняка он в письмах уточнял. Нет… с мертвой, даже если запасешься, такая кровь все одно долго не проживет. А вот пока одна еще жива, то вторую найти можно, на замену. И так, потихоньку, внимания не привлекая.
Пока однажды не случилось ему столкнуться с Мишкой.
– Он подземелья неплохо знает. И ход завалил, потому что другие есть. Наверняка… искать их? Тут без проводника нет смысла. А с проводником тоже не особо. Туда давно никто не ходит, и старые карты постольку-поскольку верны… что-то явно засыпало, что-то обвалилось.
– Разберемся, - Бекшеев едва не вывалился, когда автомобиль подпрыгнул на кочке.
Карты.
Мятые листочки, которые ему сунули. Он их просмотрел, но наспех. Да и сейчас не время. Не место. В кабинете бы. При хорошем освещении, может, и разобрался бы. А тут… схемы смутно знакомы. Значит, уже видел.
– По следу
Девочка тихо рыкнула.
А стекло вдруг разлетелось вдребезги. И следующее, что Бекшеев запомнил, это нырнувшую в сторону машину и удар о дверцу. Он почти удержался.
На самом краю.
Дверца приоткрылась, и он, вцепившись омертвевшими пальцами в сиденье, попытался второй рукой дотянуться до этой распахнувшейся дверцы. А тьму прорезала вспышка света.
Взвыл зверь.
– Отпускай, - Бекшеева ударили.
По руке.
Той, что удерживала.
– Давай… постарайся… не… ться…
Его буквально выпихнули наружу. И он покатился, больно ударившись всем телом. Хрипя. Задыхаясь, потому что воздух выбило из легких. И кажется, ребра треснули.
Кажется, не только ребра.
А ночь, притихшая было, взорвалась. И грохот ударил по ушам, заставив очнуться, отряхнуть ледяную воду. Встать на руки, чтобы разглядеть получше огненный цветок.
Цветок, который поднимался по-над остовом машины.
– Вот… ублюдок, - произнесла ночь голосом Зимы. – Сомов нам этого точно не простит.
– Ты… жива?
Тьма.
Она и вправду была частью Тьмы. Той, предвечной, в которой таятся чудовища.
– Лежи, - вместо ответа Бекшеева вдавили в мокрую землю.
В серой мути зарождающихся сумерек глаза Зимы казались слишком уж яркими. И она, словно чувствуя это, жмурилась.
Лежать было мокро.
Холодно.
Тихий свист.
И еще одна тень мелькнула где-то слева, чтобы упасть рядом. В нос ударил запах мокрой шерсти, дыма и крови.
– Ранили? – Бекшеев повернул голову, силясь разглядеть хоть что-то.
Что за место.
Рассветы поздние, до заката тоже далеко, а все будто в сизой мгле. И дождь этот ко всему.
Ему не ответили. Но рука, вжимавшая Бекшеева в грязь, убралась.
Как-то… иначе он представлял себе расследование. Более чистым, что ли. Но воздух да, свежий, свежее некуда. И костер… в детстве он мечтал, что однажды ночью будет сидеть у костра. Машина Сомова дымила в десятке шагов, и костер из нее вышел знатный.
Бекшеев подавился смешком. И Зима дернула его, заставив сеть.
– Живой? Целый?
– Нас… подстрелили?
– Скорее подорвали, - она стояла на четвереньках, вслушиваясь в темноту. – Но и подстрелили тоже.
Подстрелили.
Подорвали.
А как же интеллигентный безумец, который таинственным образом умерщвлял прекрасных дев? Хотя… да, девы тоже далеко не все прекрасны. Скорее наоборот. Стоило искупаться в грязи, чтобы понять это. Он выбирал тех, кто не слишком собою хорош. И оттого почти утратил надежду на личное счастье.