Не зови меня больше в Рим
Шрифт:
Сам Коронас лично зачитал ей перечень ее прав, а мы с Гарсоном по очереди назвали свои должности и имена с фамилиями.
– Что ж, я в вашем распоряжении, – сказала в ответ эта беспечная особа. – Я готова во всем признаться.
У нас сразу челюсти отвисли, так что выглядели мы, надо полагать, совсем по-дурацки. Наконец адвокат счел, что пора приступать к исполнению своих обязанностей, и это хоть в какой-то степени вернуло происходящему черты реальности.
– Я прошу, чтобы имелся в виду и был занесен в протоколы допроса тот факт, что моя подзащитная выразила готовность
– Это будет непременно сделано, – ответил Коронас сугубо официальным тоном.
Между тем я готова была поклясться, что Элиса чувствовала себя по-настоящему счастливой, находясь здесь, с нами, – во всяком случае, так казалось, судя по беззаботному виду, с каким она разглядывала небогатую обстановку комиссарского кабинета. Затем она остановила взгляд на каждом из нас по очереди, и в этом взгляде угадывалось профессиональное умение быстро составлять мнение о людях.
– Вы знаете, в чем обвиняется ваша подзащитная? – продолжил Коронас задавать формально обязательные вопросы.
– Я надеюсь, нас проинформируют об этом более подробно, – выпалил этот идиот Октавио Местрес.
Тут Элиса, словно полностью соглашаясь с нами в оценке степени его кретинизма, с раздражением одернула адвоката:
– Октавио, пожалуйста, не мог бы ты подождать за дверью? Не беспокойся, если будет надо, я тебя позову.
Местрес не скрывал своего удивления; было очевидно, что они не встречались заранее и не успели выработать стратегии поведения, а это удивило уже меня. Он вышел, а Элиса улыбнулась нам. Можно было подумать, что она намерена разыграть здесь роль психиатра, на прием к которому пришли пациенты, а вовсе не роль подозреваемой, которая собирается давать признательные показания. Она сразу взяла инициативу в свои руки:
– Сеньоры, как вы знаете, я по собственной воле прилетела в Барселону и теперь точно так же, добровольно, хочу рассказать вам всю правду.
У Гарсона глаза сделались как у дохлой рыбы, что в его случае означало изумление. А я на миг свои глаза чуть прикрыла, призывая тем самым младшего инспектора к спокойствию и выдержке.
– Вы можете начинать рассказывать, если вам угодно, но при условии, что потом не откажетесь поставить подпись под сказанным и подтвердить свои показания перед судьей. Видите ли, приступы мимолетной откровенности часто оборачиваются для нас лишь пустой тратой времени.
Я вполне сознательно повела себя едва ли не грубо, потому что посчитала это единственным способом поставить ее на место и дать понять, что хватит строить из себя хозяйку положения. Однако Элиса нисколько не смутилась. Было очевидно, что она с профессиональным мастерством управляет собственными чувствами.
– Я прекрасно вас понимаю, к тому же, пожив в Соединенных Штатах, стала особенно ценить время. Мало того, когда я принимаю пациентов в своем кабинете, сама всегда советую им говорить короче. Естественно, в разумных границах, поскольку нельзя своими требованиями и строгостью подавлять волю человека, у которого и без того возникли конфликты психологического плана и который порой испытывает
Каждое слово, произнесенное Элисой Сигуан, только усиливало мое недоумение. Зачем ей понадобились эти никчемные разъяснения в столь серьезных обстоятельствах? Она что, решила усыпить нас своими сказочками или запутать и увести как можно дальше от сути дела? Да, разумеется, в любом допросе присутствует момент неожиданности, непредсказуемости, но здесь эта самая неожиданность била через край. Я опять сделала попытку поставить ее на нужные рельсы:
– Элиса, если вы хотите сказать что-нибудь действительно важное, пожалуйста, приступайте.
Она откашлялась, потом обратила на меня взгляд своих чудесных глаз янтарного цвета. Элиса, безусловно, выжидала подходящий момент, просчитывая в уме, когда ее слова произведут на нас более сильное впечатление, а это отнюдь не свидетельствовало о полной искренности. Наконец она произнесла подчеркнуто значительным тоном:
– Я спланировала и организовала убийство моего отца Адольфо Сигуана – пять лет назад.
На нас с Гарсоном это признание не произвело ожидаемого эффекта, мы невозмутимо смотрели на нее.
– Да, именно в этом мы вас и обвиняем на основании собранных нами улик, – уточнила я.
– Так вот, я признаю себя виновной, а также заявляю, что ни моя сестра, ни Рафаэль Сьерра не имели к этому никакого касательства. Это и есть мое заявление.
Она окинула нас таким взглядом, каким девочка-отличница смотрит на своих учителей, будучи уверенной, что усвоила урок лучше, чем знают его они сами. У Гарсона на лице стало появляться выражение, будто ему хочется как следует ей врезать. Я же посмотрела на нее очень холодно:
– Отлично, значит, это и есть ваше заявление. А теперь мы начнем задавать вам вопросы.
– Но… какие еще вопросы? Я ведь во всем созналась.
– Да, ваше признание мы слышали, а теперь хотим услышать правду.
– Я вас не понимаю, инспектор. Я призналась – и вы должны передать меня в руки судьи. Разве не так все обычно происходит?
– Послушайте, Элиса, по-моему, нам лучше начать все с самого начала, только не испытывайте больше мое терпение, у меня, видите ли, тоже есть нервы. Поймите: полицейские здесь – мы, и мы руководим процессом. Так что отныне и впредь извольте ограничиться ответами на наши вопросы, и тогда все у нас пойдет гладко.
Ее самоуверенность и даже энтузиазм в один миг сдулись, как лопнувший шарик. Она опустила глаза и пробормотала:
– Хорошо, я согласна, спрашивайте, что вам угодно.
Первый вопрос задал Гарсон:
– Как вы установили связь с итальянским киллером, который убил вашего отца?
– Ах вот вы про что! Сделать это было относительно просто. Хочу напомнить вам, что в Америке члены итальянских мафиозных организаций чувствуют себя весьма привольно. Один мой друг назвал мне имя этого человека и помог отыскать его. Само собой разумеется, даже под пытками я не назову вам имени своего друга, он никакого отношения к преступному миру не имеет, а знакомство его с киллером было чистой случайностью.