Неблагая
Шрифт:
Я молча сижу на койке, прижавшись спиной к стене, скольжу босыми ногами по половицам, а в голове у меня, как в оставленной без присмотра кастрюле, кипят мысли.
Кем этот Рейз себя возомнил? Мне не нужны учителя магии, а тем более в его лице. Несмотря на хаос, в который меня недавно ввергла жизнь, я не намерена постоянно метаться из огня в полымя, и полагаться на магию не хочу.
— Рейз что-то не то сказал? — спрашивает наконец Исольда. Ей надоело делать вид, что она точит ножи, и теперь она
Я закатываю глаза и смотрю на птицу.
— Он несносный высокомерный тип, который считает себя лучше других. Этого что, мало?
Сестра сжимает губы в косую линию.
— Ясно… Я просто подумала, что… просто ты же не всегда понимаешь людей и их мысли. Ой, не надо на меня так смотреть. Ты знаешь, что я права. И, возможно, если ты позволишь тебе помочь, это путешествие будет для всех менее болезненным.
У меня падает челюсть.
— Помочь? Почему все считают, что мне нужно помогать? Я что, настолько бесполезная?
— Никто не думает, что ты бесполезная. Ты сложная, Сили.
Лучше бы она сердилась. Лучше бы она тоже повышала голос, но сейчас я слышу в ее тоне лишь смирение. Никакого удовольствия от этого спора.
Я комкаю одеяла, скручиваю их в тугие узлы.
— Он хотел поговорить о магии. Как вы все. Я знаю, что вы просто ждете подходящего момента.
Исольда возмущенно фыркает, кривит лицо.
— Хватит вести себя как малое дитя. Это эгоистично, это глупо, и, если честно, даже я с тобой не справляюсь.
Наконец-то она разозлилась. Однако… я ждала не этого.
— Ну и не надо! — быстро рявкаю я. Не знаю, зачем я так. Знаю только, что в последнее время сама не своя. Из меня вырывается горестный стон. — Ненавижу. Как же я все это ненавижу! Почему нельзя просто оставить меня в покое?
Исольда слегка сводит брови. Потом медленно и осторожно говорит:
— Ты слишком дорога мне, чтобы я могла позволить тебе причинять себе боль, игнорируя проблему, о которой мы все знаем. Мы все просто пытаемся…
— Дай угадаю, — перебиваю я с горечью. — Помочь мне.
Исольда демонстративно вздыхает, давая понять, сколько терпения требуется, чтобы иметь со мной дело. Во мне кипят злые слова, не находя выхода. Мой рот разучился такое произносить. Я перебрасываю косу за плечо и выхожу позвать Рейза, не оглядываясь на сестру.
Погода стоит на редкость чудесная: небо сказочное, совершенно синее, и солнце нежно целует землю мягким теплом. Сияние оседает золотом на моей коже, контрастируя с серым настроением.
— Доброе утро. — Олани не смотрит на меня. Она бережно укладывает стеклянный пузырек в специальный кожаный чехол. Кажется, она уже привыкла ко мне — я не отвечаю, но ее это не заботит.
Наконец она сворачивает футляр с лекарствами в аккуратный рулон и поднимает
Через мгновение Олани говорит:
— Он никогда еще так надолго не превращался в птицу.
— Хм.
— Наверное, надо что-то сделать, пока он не начал питаться мышами.
Я пожимаю плечами. Может, мыши пойдут ему на пользу.
Она оглядывает меня, затем лениво встает, потягиваясь и опираясь на свой квотерстафф.
— Я не очень хорошо тебя знаю, но уверена, что ты лучше, чем кажешься.
Обиженно хмыкаю. Она ведь и вправду меня не знает.
Олани изучает меня странным неподвижным взглядом, как большая кошка. Я съеживаюсь.
— Слушай, мне все равно, чего ты хочешь. Я стараюсь быть вежливой, твоя сестра пытается помогать, и я уж не знаю, что вчера случилось у вас с Рейзом, но он тоже делает все, что в его силах. Он, наверное, лучше всех понимает, что ты чувствуешь. Так что тебе пора прекратить со всеми воевать — и с собой в том числе — и наравне с остальными стараться, чтобы все получилось.
Это самый длинный монолог, что я слышала от Олани, и от неожиданности я вдруг понимаю, что сказанное — разумно. Я вздыхаю, чтобы не расплакаться. Я действительно вела себя по-детски, демонстративно отвергая помощь. Я же не обязана любить свою магию; главное — научиться жить с ней так, чтобы никого больше случайно не поджечь. А вдруг достанется Исольде? А вдруг пострадают не только брови Рейза?
Я относилась к ним, как загнанный в угол зверь, не обращая внимания на то, что мои укусы еще кровоточат. Я краснею от стыда, и по моим обожженным рукам бегут мурашки.
Наконец я нащупываю свой слабый голос.
— Ладно, — шепчу я.
— Вот и хорошо. — Олани взмахивает посохом и ставит его на землю. Ее лицо светлеет, а значит, я прощена. — Уроки начнем сегодня. А теперь иди и извинись перед Рейзом за ту чушь, которую ты ему сказала, чтобы он мог извиниться за ту чушь, которую сказал тебе.
Я пытаюсь протестовать, но она меня перебивает:
— Знаешь, что я обычно делала, когда мои братья ссорились?
— Что?
Уголок ее губ приподнимается.
— Я заставляла их драться на кулаках, если они отказывались договариваться.
Я озадачена.
— И они дрались?
— Хм-м-м… — Олани коротко улыбается. Потом, не добавив ни слова, просто проходит мимо меня в вагончик. Ну и шуточки. Это же шуточки, да?
Прохладный шелковистый ветерок ласкает мое лицо, играет с прядью волос, вечно выбивающейся из косы и падающей на лицо. Я не уверена, серьезно ли говорила Олани, но если вдруг дойдет до драки между мной и ястребом, то ястреб победит. Как пить дать.