Неблагая
Шрифт:
— Ладно. Во-первых, нужно понять, где мы. Меня, конечно, учили всякому о царстве фейри, и, по идее, я должен легко определить, какой это из Дворов, но… Кажется, учителя не думали, что однажды я могу оказаться по ту сторону портала. Так что…
Я слушаю его бубнеж и с трудом подавляю желание навсегда заткнуться. Мне надо произнести одно слово. Всего один раз. Один раз — это выполнимо.
Мой слишком тихий голос дрожит от непролитых слез и едва протискивается сквозь горло, но одно нужное слово мне все-таки
— Неблагой.
Глаза Рейза округляются, но он старается держать лицо.
— Так, — медленно и осторожно говорит он, как будто обращается к дикому зверю. — И что ты хочешь делать дальше?
Я хочу вернуться.
Я хочу домой.
Я хочу извиниться перед Исольдой.
Я хочу есть.
Я хочу сидеть на своей койке и слушать, как металл звякает о металл, пока Исольда сортирует ворованное добро, и чтоб Бирч мурлыкал у очага.
— Я хочу высохнуть.
Мы отходим от воды к самой высокой осине с ярко-зелеными листьями — никогда не видела таких высоких осин. Я сажусь у корней, подтягиваю колени к груди и сижу, заложив руки за голову, слушаю урчание в животе. Капли — одна за другой, одна за другой — стекают по моей коже.
— Ты так никогда не просохнешь.
Я поднимаю взгляд на Рейза, собираюсь спорить, но молчу. Он уже снял и повесил на ветку свою рубаху. Ботинки и носки лежат в нескольких метрах на солнышке, а он остался в одних штанах.
Я смущаюсь и быстро отвожу взгляд. Как на одном человеке может быть столько веснушек? Они усыпают его плечи, сползают по рукам и покрывают широкую грудь. А еще на нем множество шрамов — не меньше десятка, мелких и неровных, больших, с мой палец, и мелких, с камешек гальки. Я всегда понимала, что Рейз — парень сильный, но только сейчас могу разглядеть мускулы — выразительные даже при всей его мягкости.
Он хмурится в мою сторону, сложив руки на груди.
— Я не то чтобы пытаюсь тебя раздеть, Исилия, но, если не дать всем этим слоям нормально просохнуть, они начнут вонять, как те плесневелые утопленники.
Скрежещу зубами. Он прав.
Я молча встаю, аккуратно развязываю узел куртки.
— Не глазей!
Он поднимает руки в примирительном жесте и отворачивается лицом к озеру.
Я раскладываю куртку на траве возле его носков, расправляю складки, потом сама встаю спиной к воде и, всей кожей ощущая взгляд Госсамера, отдираю от себя потрепанные останки бального платья, оставаясь лишь в тонком нижнем белье фейри.
Он же сам фейри, напоминаю я себе. Одежда для них — лишь глупый человеческий конструкт.
От этого, правда, не легче.
Потом я снимаю сапожки и носки. Лучше умереть, чем признаться Рейзу,
— Ладно, — говорю я, медленно обходя дерево и становясь рядом с Рейзом. Я стесняюсь, и нижнее белье, которое прилагалось к платью фейри, не спасает. У нижней рубашки без рукавов — завязки спереди, а над короткими тонкими штанишками виден живот. Такое ощущение, что все мои шрамы громко требуют к себе внимания. — Не смотри на меня.
Рейз усмехается уголком рта.
— Так нечестно, — заявляет он, рискуя взглянуть на меня краем глаза. — Ты-то имела возможность отлично меня разглядеть.
Я шлепаю его по руке.
— Эй! — Он поворачивается ко мне лицом, с чрезмерной обидой потирая то место, куда я его ударила — не так уж и сильно, между прочим.
— Ты не предупредил, что раздеваешься, — говорю я, чувствуя, как теплеют щеки. Он, кстати, не пялится, ничего такого; вполне сносно. — Ты меня… отвлек. Кстати, откуда у тебя столько шрамов?
— О! — Лицо Рейза озаряется, несмотря на обстоятельства, несмотря ни на что.
Я почему-то тоже улыбаюсь.
Он указывает на маленький шрамик на правом плече:
— Это я в четыре года на бегу врезался в стол. — Потом переходит к шраму под мышкой, размером с пуговицу. — А вот это я пытался приручить бродячего кота. — Дальше идет серебристая царапина поперек ребер. — А это я вывалился из окна таверны. — Он извивается, чтобы достать до еще одного сморщенного шрама. — Это Олани учила меня обращаться с ножом, это я неудачно разделывал рыбу, это я падал с лошади, а это…
— Хватит! — хихикаю я. Не смеяться невозможно. Может, меня просто прорвало от напряжения, но как же приятно хоть на секунду перестать тревожиться и просто похохотать. — Я все поняла!
Рейз удовлетворенно усмехается. Его кривая ухмылка — самонадеянная, искренне довольная — напомнила о нашей первой встрече. — А вот это, — указывает он на маленький неровный ожог в том месте, где плечо переходит в грудь, — оставила мне одна знакомая девушка, заклинательница небесных молний.
Мой смех стихает. Эту метку я бы узнала где угодно. Она чуть меньше и чуть бледнее, чем точно такие же шрамы на моей собственной коже. Это моя отметина.
— Уверена, ты ее заслужил, — мягко говорю я, все еще улыбаясь.
— Спорный вопрос.
В воздухе повисает уютная тишина. Мы стоим и смотрим вдаль, на линию горизонта. Ветерок — вроде бы вызванный не мной — колышет воздух, заставляет меня дрожать, и я подвигаюсь поближе к Рейзу — не вплотную, но почти.
Нервно сплетаю пальцы.
— И что дальше? — наконец спрашивает Рейз, мягко задевая меня, когда поднимает руку, чтобы убрать с лица подсохшие волосы. Не уверена, случайное это прикосновение или нет.