Небо в огне
Шрифт:
У ближайшего к паровозу вагона друзья «разглядели две грузовые автомашины, и какой-то солдат метался от машин к вагону, выкрикивая ругань.
Алексеев дернул за рукав товарища:
– Чего это он? Подойдем поближе. Подошли. Немец, пробегая мимо, вдруг остановился, подлетел, уставился в упор и радостно вскрикнул:
– О-о-о! Руссиш?!
– Замотал головой, замахал руками.- Шнель! Шнель! Скоро! Трахеи хельфен! Носить, помогай картофельн!…
Алексеев обрадовался не меньше немца:
– Ч-черт побери, куда уж лучше!
–
– Райх! Райх!
– подхватил немец.- Райх гут!
– И тут же принялся подгонять:- Шнель! Шнель! Траген!
Мешки были тяжелые, и пока перебросали их в вагон, выбились из сил. А немец торопил, торопил.
Наконец все - последний мешок! В ту же минуту засвистел паровоз я, громко пыхтя, начал трогать. Немец подскочил к двери, принялся задвигать. Алексеев, стоявший тут же, похлопал немца по плечу:
– Эй! Эй! Камарад, так нельзя! Мы, - он стукнул себя в грудь кулаком, - ехать надо. Райзен. Понимаешь? Немец оттолкнул Алексеева:
– Нихт райзен, ферботен!
Паровоз: вах-вах-вах-вах!
– пытался тронуть с места состав. Колеса, буксуя,:высе«али искры, а немец никак не мог задвинуть дверь. Это Алексеев незаметно подложил под ролик картофелину.
Наконец поезд тронулся. Немец заметался, закричал и, махнув рукой, бросился бежать к хвосту состава.
– Гутен абенд!
– озоруя крикнул ему вдогонку Алексеев и, подтянувшись на руках, влез в вагон и подал Андрею руку.
– Все в порядке! Как в международном!
Друзей охватила радость. Ощущения, которые испытывали сейчас Анатолий и Андрей, не поддавались никаким измерениям. Оба были счастливы безгранично. Они хорошо понимали - что значит выбраться из Крыма через Сиваш, тщательно охраняемый немцами. Случай, подвернувшийся им, был просто исключительным!
Поезд шел медленно, и это настораживало. Улетучивалось счастье.
– Наверное, перед мостом, - сказал Сергеенко.
– Надо задвинуть дверь.
Задвинули, и в густой темноте вагона вдруг почувствовали себя неуверенно.
– Как в мышеловке, - сказал Сергеенко.
– Да, - подтвердил Алексеев.- Если они накинут засов, мы попались. А там, куда нас привезут, церемониться не будут.
Помолчали, _сидя на мешках. Что же делать?
– Стоп! Я вспомнил, - сказал Алексеев.- Рискованно, но надо. Откинем запор с другой стороны!
– На ходу?
– удивился Сергеенко.
– А что же, ход-то тихий.
– Ладно, - подумав, согласился Андрей.- Давай я пойду.
– Как хочешь.
Отодвинули дверь. С темного неба замигали звезды. Пахнуло юочной прохладой и сыростью. Сиваш был близко.
Оглядевшись по сторонам, Андрей спрыгнул на хрусткий гравий, и почти тотчас же поезд, сбавив ход, затормозил и остановился. Вдали послышались голоса, хруст гравия под множеством ног. У Алексеева екнуло сердце: Шатруль!» Торопливо задвинул дверь, сердце резануло визгом роликов. В то же время настороженным ухом он слышал шаги Андрея и словно бы
Кинулся к левой стороне, приложился ухом к двери, спросил тихо:
– Андрей! Андрей! Что там у тебя?
– С-сволочи!
– прошипел Андрей.- Закрутили проволокой. Сейчас откручу…
А шаги патруля все ближе и ближе. Наконец, с тихим скрипом откинулся запор снаружи, и совместными усилиями дверь была отодвинута.
Анатолий втащил Андрея.
– Закрывай скорее!
Задвинули и замерли, стараясь не дышать. Немцы, перекликаясь, остановились у вагона. Чей-то строгий голос выговаривал кому-то, тот огрызался.
– Картофельн! Картофельн!
– твердил он, и Алексеев по голосу узнал немца, грузившего картофель.
Внезапно правая дверь отодвинулась. Алексеев надавил на плечо Андрею:
– Ложись!
– И оба упали на пол, прячась за мешки.
Метнулся луч фонарика, пошарил по углам и погас. Дверь с грохотом задвинулась, звякнул запор. Шаги удалились.
Рано было еще ликовать, но все же они вполне заслужили эту радость.
– Молодец, Анатолий!
– шепнул Сергеенко.- Если бы не твоя хитрость…
– Ладно, - ответил Алексеев.- Я тут ни при чем. Скажи спасибо Джеку Лондону.
– Джеку Лондону? Американский писатель? Не читал. Но что он хороший парень - это точно!
И в полку появилась «нулевка»
Стоял июль месяц, была летная страда. Мы летали почти без отдыха, ощущая отчетливо, как гнется враг, уходя от нас все дальше и дальше на запад. И карты наши были сплошь разрисованы волнистыми линиями, обозначавшими обстановку на фронтах. И линии эти тоже двигались на запад. Враг, отходя, концентрировал технику, укреплял, бетонировал рубежи. И именно сейчас, как никогда, нужны были тяжелые бомбы. И мы их возили. Бомбовая загрузка полка увеличилась чуть ли не вдвое, но все равно, больше нашей эскадрильи никто не поднимал. Наш рекорд с Алексеевым - две с половиной тонны - оставался непревзойденным. И бомбы теперь рвались на территории врага. В боевом донесении не было горестных записей: «Витебск - ж. д. станция» или «Брянск - вокзал товарный», а стояли заграничные названия, но еще пока не немецкие: «Янув», «Турбя», «Будапешт».
Мне прислали заместителя. Капитан Васькин Николай Ксенофонтович. Выше среднего роста, круглолицый. Нос пипочкой. Скошенный лоб с жидкими белесыми волосами. Ходил важно, неторопливой походкой, выставив круглый живот. Был молчалив и тих. Никуда не спешил, никуда не рвался. Летал ровно, без огонька, и бомбовыми загрузками не увлекался; тысяча триста килограммов была его норма.
Теперь у меня в эскадрилье тринадцать самолетов, тринадцать полных экипажей. Нужно было навести порядок в нумерации машин, а я все тянул, пока не получил от командира полка замечание.