Небо в огне
Шрифт:
– А форсаж на взлете давали?
– Форса-аж?! Что ты! Нам комэска запретил. Говорит: «Жалейте моторы!»
Я смеюсь про себя: тут все дело в самовнушении. Конечно, когда смотришь на самолет, под брюхом которого висят полутонновые чушки, так оторопь берет. Уж очень они большими кажутся против соток. Привыкнуть надо, и все тут. А самолету все равно, что поднимать - бензин или бомбы.
А в столовой сюрприз, во всю стену плакат: «Пламенный привет тяжеловесной эскадрилье!»
– Ого! Вот это да-а-а. Си-ила!
Конечно, законные
Легли спать в приподнятом настроении, а проснувшись, узнали: не вернулся Красавцев…
– Как не вернулся?! Ведь он же не летал?…
– Вот то-то и оно, что летал! Позже только, когда полк ушел. Командир вызвал…
У меня оборвалось в груди. Все-таки сделал по-своему… Списал самолет! Война… Теперь с него взятки гладки…
Джек Лондон - хороший парень!
– Алексеев шагал вдоль железной дороги. Тихо, пустынно. Хрустко шуршала под ногами полынь. Солнце поднялось высоко. Жарко. Снял телогрейку, понес в руках. В заплечном мешке хлеб, сало, десятка полтора вареных яиц, несколько головок чеснока, солдатская фляга с водой -снабдила мать Овагимяна. Жить можно, только бы через Сиваш перебраться. Корюн предупредил: самый трудный участок - между станциями Мамут и Соленое озеро - полицаев полно. Задерживают всех, кого ни встретят. Волокут в комендатуру, а там немецкий офицер проверяет документы.
Перед тем как отправиться в путь, встал вопрос: как идти - прямо по дороге или в обход, по степи? Корюн сказал: «Только прямо!» Алексеев усомнился: «Лучше, наверное, в обход, по степи - подписи-то на документе фальшивые». «Нельзя в обход!
– предупредил Корюн.- Заподозрят сразу, тогда и документы не помогут».
И вот он идет, и не прямо, и не в обход. Узкая тропинка, полынь, колючка. Слева голая степь, справа насыпь железной дороги. За насыпью шоссе, и оттуда то и дело слышится шум проезжающих автомобилей или треск мотоциклов. А здесь никого!
Станцию Мамут все же обошел стороной, и уже к вечеру, отмахав больше двадцати километров, вышел к лиману. В лицо пахнуло влажной прохладой. Голые пустынные берега. Ни камышинки!
– В ясном небе, расправив крылья, ходили кругами аисты. Глядя на них, Алексеев вздохнул: «Вот бы мне сейчас крылья!»
В сторонке, в кустах, лежал человек. Алексеев не испугался и не удивился: неизвестный был одет в гражданское. Серые бумажные штаны в полоску, старый пиджак с оборванным карманом. На ногах солдатские ботинки. Положив под голову тощий заплечный мешок, незнакомец спал. Анатолий подошел, посмотрел. Круглолицый, плотный. На вид ему лет двадцать пять. Светлые волосы спутаны, щеки небритые. Сразу видно - бродяга. Ткнул его ногой по румынскому ботинку:
– Эй!
Спит и ухом не ведет. Еще раз толкнул, посильнее:
– Эй!
Человек поднял голову, сказал сердито:
– Чего
– А ты чего лежишь?
Человек настороженно посмотрел из-под опущенных век.
– А тебе какое дело?
– Да так, - беспечно сказал Алексеев.- Ты куда идешь-то, может, попутчиком будешь?
Незнакомец поднялся, пятерней расчесал волосы, осторожно спросил:
– А ты куда?
– В Новоалексеевку.
– Но-о-о! И мне как раз туда же! У тебя что - родные там? И у меня тоже. Вот здорово!
– …
И вот они идут уже вдвоем. Уже лучше, веселей, не чувствуется одиночество. У Андрея Сергеенко точно такой - же эвакуационный документ до Новоалексеевки. У него там бабушка. Он идет рядом вперевалку и все твердит одно и то же:
– Самое главное - Сиваш переехать, а там считай что дома.
Ох, выдает себя с головой Сергеенко Андрей! Что-то уж очень ретиво он рвется на восток! Но Алексеев молчит. Про себя он сказал, что работал в Анапе в совхозе, а в Новоалексеевке его тетя живет, и все.
В сумерках, когда впереди уже показались домишки станции Соленое Озеро, на них наскочил патруль. Это были полицаи из татар. Пять человек с винтовками.
– Стой! Кто такие? Откуда идете? Куда?
– Да мы гражданские, цивильные…- начал было Алексеев.
Старший из них, гололобый, с широко расставленными глазами, с нескрываемой ненавистью уставился на задержанных:
– Молчать! Идите вперед.
Пошли. По каким-то задворкам, по узкой улочке. Из темноты навстречу внезапно появилась фигура. Яркий луч фонарика резанул по глазам.
– Хальт!
Гололобый, выйдя вперед, что-то сказал по-немецки, потом, обернувшись, коротко бросил:
– Документы!
Алексеев и Андрей достали свои бумажки. Офицер, осветив листки фонариком, тут же вернул их:
– Гут!
– и что-то спросил. Гололобый перевел.
– Почему нарушаете комендантский час?
– Не успели, господин офицер, - ответил Алексеев.- Собрались переночевать, да вот…
Гололобый, сопя от злости, перевел.
– Гут!
– повторил офицер и что-то добавил.
– Можете идти, - разочарованно сказал гололобый. Офицер ушел, освещая себе путь фонариком, куда-то исчезли и полицаи.
Алексеев вытер холодный пот со лба:
– Уф-ф-ф! Пронесло…
– А эти, г-гады!
– с сердцем проворчал Сергеенко.- Лизоблюды фашистские!
– И умолк, словно сказал что-то лишнее.
Некоторое время стояли в растерянности: куда, идти? Но где-то неподалеку вдруг зашипело, лязгнули буфера и продудела дудка сцепщика.
Побежали на звук. Кривая улочка вывела прямо к станции. Шипел паровоз, роняя из колосников на путь раскаленную угольную крошку. Темнота гудела выкриками, металлическим лязгом оружия, звоном солдатских котелков. Длинный товарный состав растворялся в ночи, но все равно были видны площадки с пушками и танками и разверстые пасти вагонов, светящиеся огоньками сигарет. Эшелон отправлялся на восток.