Небо зовёт

Коновалов Александр Яковлевич

— Пап, расскажи что–нибудь про себя?

— Вась, сморило меня штой–то, да и интересного вроде у меня ничего не было, всё одни войны да страдания, и никакого просвету.

— Вот про войну и расскажи, — не унимался я.

— Война, она и есть война. «Кто её не испытал, тот и горя не видал», — говорит народная пословица. Ну, раз уж затеяли этот разговор, тогда слушай, может, и тебе что пригодится. Когда началась Первая мировая война, был я уже шестнадцатилетним подростком и так же, как и все, рвался в бой, но отец, сняв портки, кнутом остудил мой пыл и послал пасти коров. А тогда люди ещё не отошли от японской, и на тебе — новая война. Больше всего от этих войн проклятых страдали бабы наши русские. Нам, мужикам, што, пошёл на войну, сложил голову за Веру, Царя и Отечество, а детей кормить, поить и растить кому? Опять же ей, бабе. Вот они и, прослышав про войну, устраивали такие вопли с причитаниями, что волосы вставали дыбом. А што ж слезами–то поможешь, поплачут, поплачут, проводят кормильцев своих, а сами за соху, да землю пахать. Вить хлеб–то кто–то растить должен. И нам, подросткам тогда доставалось. Бывало, весь день–деньской на поле, а вечером дела домашние. И так все лето. То посеять надо, а тут, гляди, сенокос подоспел, не успели заготовить сена скоту, как жнива тут как тут, сжали, заскирдовали; озимые сеять надо, посеяли; надо зябь пахать под яровые. Так до самой зимы спины и не разгибаешь. Зимой–то тоже работа была, но и на развлечение время хватало. Молодость, она и есть молодость, хотя почти каждую неделю приходили похоронки, и снова бабьи вопли по погибшим мужьям и сыновьям. Но это я так, к слову. А насчёт войны, то мне тоже пришлось испытать её на собственной шкуре в братоубийственную гражданскую. Ещё не закончилась

война с немчурой, как нагрянула Октябрьская революция. Весь гнев народный за бесконечные войны, нещадную эксплуатацию большевики во главе с Лениным направили на свержение самодержавия и установление советской народной власти. Это им удалось, но представители крупного капитала, помещики и богатеи не хотели мириться с потерей денег и власти, и оказали восставшему народу яростное сопротивление. Началась гражданская война. Другими словами, кровавая бойня своих со своими. Это ещё во сто крат хуже, чем знаешь, что идёшь со штыком против такого же православного мужика, как и ты, обманутого лживой пропагандой. Вот и нас, молодых, необстрелянных, необученных, призвали в Красную армию. Не было у меня особой охоты воевать против своих, но комиссары убедили нас в том, что рабоче–крестьянская власть уничтожит всех буржуев, построит социалистическое общество, где все будут равны, не будет эксплуатации человека человеком, а люди будут жить зажиточно и счастливо. Тогда и я, поддавшись всеобщему революционному подъему, включился в братоубийственную войну. Несколько месяцев воевал с красноармейской книжкой в кармане и убеждением в душе, что борюсь за правое дело, но один трагический случай заставил меня посмотреть на войну другими глазами. А дело было так. Наш отряд занял большое село, в котором были белые. Они отступили, и мы, расставив часовых, расположились на отдых. С рассветом, когда мы, измученные непрерывными походами, ещё спали, послышалась ружейная пальба. Мы повскакали со своих мест, выскочили на улицу, а там казаки на лошадях мечутся от избы к избе и, как капусту, рубят молодых, ещё необстрелянных ребят. Была зима и снега намело огромные сугробы. Вижу, на меня мчится взмыленная лошадь, глаза наполненные удивлением и яростью, изо рта брызжет красная пена. Подстать лошади, в седле сидит здоровенный казак с чёрными усами и ненавидящим взглядом. Шашка, поднятая над головой, покачивается в такт лошадиной скачки. «Вот и пришла погибель моя», — мелькнуло в моей голове и, как был без шапки и в незастёгнутой шинели, плюхнулся в снег. Это, видно, и спасло меня. Снег был настолько мягким и глубоким, что я с головой провалился в него. Шашка казака просвистела надо мной, разрезав хлястик, шинель, гимнастёрку и слегка поранив спину. Пролежал в снегу я часа два, пока беляки, сделав своё кровавое дело, не покинули село. Закоченевший, еле живой, с обмороженными руками и ногами, добрался до церкви, переступил её порог и упал без сознания. Там меня отогрели, выходили, напоили горячим чаем, и я перед иконой Божьей Матери поклялся, что никогда не подниму руку на своего брата, православного христианина. Свою красноармейскую книжку спрятал в стене полуразрушенной часовни, а сам с больными обмороженными ногами подался домой на Брянщину. Месяца три лечил руки и ноги, а пока я лечился, кончилась война. В том же году женился на твоей матери Наталье. Вскоре родился Николай, потом ты и остальные, а то, что нам обещали большевики, осталось пустой болтовней. При царе жили плохо, а при новой власти ещё хуже. Нету вскресу нашему брату крестьянину, видно такая наша несчастная судьба, — закончил свой нерадостный рассказ отец. Потом вдруг спохватился и с какой–то тревогой в голосе сказал:

— Заговорились мы с тобой, сынок, а надо, пока лошади едят, травы накосить, корову–то зимой чем–то надо кормить.

С этими словами он поднялся, собрал косу и направился к опушке леса, где была густая, ещё непомятая лошадями трава. Подправив бруском косу, он молча стал косить. После его рассказа в моей душе что–то вроде оборвалось, а мой патриотический порыв сник. Я мучился и не знал, как оценить действия отца, его бегство из Красной армии и разочарование в новой власти. Потом, поразмыслив, решил, пускай он не герой, но и не трус, ведь кто–то должен служить в армии, а кто–то строить, выращивать хлеб, трудиться на заводах и фабриках, и, наверное, ничего нет плохого в том, что отец выбрал труд. И потом, если бы дальше остался в армии, мог бы и погибнуть, а значит и нас с братьями не было бы. Наверное, так и должно было быть. Как всё время повторяла бабушка: «Чему быть, того не миновать», или «У каждого своя судьба, и от неё не уйдёшь и не убежишь». Приведя эти аргументы, успокоился и пошёл к отцу собирать и носить ещё теплую пахучую траву и складывать её на телегу. Часа два лошади паслись, а мы за это время накосили достаточно много травы. Когда солнце стало изрядно припекать, а слепни и мухи назойливо липнуть к животным, отец скомандовал: «Запрягай, поехали».

Отдохнувшие лошади пошли домой веселее, а папу совсем разморило. Я вспомнил, что он же всю ночь был на работе, и тут же ему предложил: «Пап, ты ложись поспи на своей телеге, а я дорогу знаю, буду ехать впереди, а твою лошадь привяжу к своей подводе». Отца не надо было долго уговаривать, он лёг на мягкую ароматную траву и тут же заснул. Я ехал преисполненный собственной полезности и важности. Как же иначе. Мама без моей помощи не может обойтись, а вот теперь и папа признал во мне главного своего помощника. Необъяснимое чувство радости охватило меня от того, что я нужен семье, в которой расту, стране, в которой живу, а впереди целая жизнь, которую сделать лучше сможем только мы, молодые. В школе нам тоже постоянно говорят, чтобы быть настоящим строителем социализма, надо хорошо учиться, тренировать своё тело, закалять дух и волю. И в этом, как мне кажется, иду я в ногу с жизнью. Ну, посудите сами: лучше всех в школе бегаю кросс, двадцать раз подтягиваюсь на турнике, даже «склёпку» делаю, «подъём переворотом» и «подъём силой двумя», чего не умеет никто в классе, кроме учителя физкультуры. Так, перечисляя свои достоинства, думал: «Дорасту ли я когда–нибудь до настоящего строителя социализма».

… Перед въездом в родное село папа проснулся, пересел ко мне на телегу и, потягиваясь, сказал:

— Спасибо тебе, сынок, что дал мне поспать, а то сон прямо с ног валил.

Я был счастлив, что угодил отцу, да и после нашего доверительного разговора, он стал ко мне относиться, как к взрослому. Потом обнял меня за плечи и сказал:

— Запомни, Василий, герой — это не тот, кто погиб за Родину, а тот, который остался жив, выдержал все испытания и победил. Не всё то, чему вас учат в школе, является истиной, реальная жизнь намного сложней, интересней и правдивей. Может быть, ты хотел видеть во мне героя, а я оказался обычным человеком, мягким и жалостливым, не способным убить человека, своего единоверца.

Ворошиловский стрелок

Время шло. Жизнь постепенно улучшалась. Руководство страны постоянно вело пропаганду здорового образа жизни населения и делало всё, чтобы молодое поколение активнее занималось физкультурой и спортом. Для этого в школах, ВУЗах, на фабриках, заводах, даже в ЖЭКах строились стадионы, спортивные площадки, организовывались спортивные секции по различным видам спорта. Подавляющая часть населения была вовлечена в это несомненно полезное движение. Были разработаны и введены в действие нормы на спортивный комплекс БГТО (будь готов к труду и обороне) и учреждены значки. Спортсменам, превышающим нормативы БГТО, присваивались спортивные разряды, начиная с четвёртого и кончая первым разрядом. Самыми популярными были: футбол, легкая атлетика и стрелковый спорт. Это и понятно. Страна Советов, окружённая со всех сторон капиталистическими странами, должна была научиться обороняться, и поэтому всё население страны, в особенности молодое, изучало стрелковое оружие и умело метко стрелять. Этой работой тогда занималась полувоенная организация ОСОВИАХИМ, впоследствии переименованная в ДОСААФ. Такие организации находились в каждом городе, районе, небольших городках и районных центрах. Когда я учился в 7-м классе, на большой перемене ко мне подошёл Юрка Ерохин и говорит:

— Вась, я вчера на дверях магазина прочитал объявление, где говорилось, что в помещении ОСОВИАХИМ открылась стрелковая секция, куда приглашают всех желающих. Давай запишемся.

— Давай, в чём вопрос! Сегодня же после уроков и пойдём.

В тот же день мы и записались. Отныне, каждый день в течении недели, один час после уроков мы занимались в стрелковом классе ОСОВИАХИМа. Сначала изучали материальную часть стрелкового оружия, бывшего на вооружении Красной армии. Туда входили: армейская винтовка–трехлинейка, ручной пулемёт Дегтярёва, пистолет ТТ и револьвер-Наган. Через месяц мы научились разбирать и собирать

все названные виды оружия. После чего начались практические стрельбы. Стреляли в основном из малокалиберной винтовки, но к концу учебного года обещали свозить нас на полигон и пострелять из боевой трехлинейки. «Мелкашку» освоили мы быстро, и за несколько месяцев упорных тренировок я уже выполнил норматив второго разряда. Время шло. Подходил к концу очередной учебный год. Как и обещал военрук, тёплым весенним днём посалил нас в кузов полуторки и повёз на военное стрельбище, которое находилось километрах в двадцати от райцентра. Было нас, пацанов, человек двадцать и лишь три девочки из параллельного класса. Мы сидели на деревянных лавках в открытом кузове машины, пели, смеялись и весело балагурили. Три настоящие боевые винтовки в брезентовых чехлах вез сам военрук. Полуторка, подпрыгивая на кочках и ухабах просёлочной дороги, двигалась с небольшой скоростью, и всё же через час мы добрались до места. Стрельбище было хорошо оборудовано, со смотровыми вышками, командным пунктом, телефонной связью и другими атрибутами. Оставив винтовки в кузове, военрук спрыгнул на землю, приказав всем оставаться на своих местах, направился к начальнику стрельбища. Им оказался уже немолодой капитан общевойсковой службы. Он был видно осведомлён о нашем приезде, и без каких–либо формальностей показал нам сектор для стрельбы из боевых винтовок. Построив нас в одну шеренгу на исходном рубеже, военрук ещё раз проинструктировал нас и выдал по три боевых патрона каждому. Я взял с волнением отливающие золотом, таящие в себе смерть, далеко не детские игрушки и подумал: «Сегодня эти пули полетят в мишени, изображающие силуэты людей, а завтра они могут лишить жизни врагов, которых пошлют убивать нас, советских людей». Видно вожди враждующих сторон, преследуя свои амбициозные цели, не считают свои народы за людей и готовы принести их в жертву в своей кровавой и грязной игре. Как нам внушают, что фашисты — наши враги, так и их убеждают, что коммунисты — звери, а раз так, значит, и тех, и других надо безжалостно убивать. А как же одна из главных христианских заповедей: «Не убий»? Ведь стравливают нас вожди, исповедовавшие одни и те же заповеди. Нет, что–то непонятное творится в нашем загадочном, жестоком и непредсказуемом мире». Примерно так размышлял я, перебирая в кармане нагретые моими руками боевые патроны.

… Грудные мишени зелёного цвета с белыми кругами были установлены на расстоянии двухсот метров. Первая тройка ребят вышла на огневой рубеж и, зарядив магазины винтовок, приготовилась к стрельбе. Военрук ни на шаг не отходил от ребят, делая им последние наставления. По сигналу горниста стрелки передёрнули затворы и прицелились. Выстрелы, громкие и хлёсткие, прозвучали почти одновременно. Так повторялось трижды. А мы стояли сзади в строю, ждали своей очереди и переживали вместе с ними. Но вот горнист протрубил «Отбой» и поднял белый флаг. Это означало, что стрельба окончена, и никто на стрельбище не имеет права стрелять ни из каких видов стрелкового оружия. По команде руководителя ребята встали и отправились осматривать мишени. Результаты оказались неутешительными. Да это и понятно. Ведь стреляли они впервые из боевого оружия и, конечно же, очень волновались. Но вот настал и мой черёд испытать отдачу в плечо прославленной «трехлинейки». Как нас учили инструкторы, крепко упираю приклад в плечо, тщательно прицеливаюсь и мягко нажимаю на спусковой крючок. Выстрел прозвучал как–то неожиданно, и я, разволновавшись, даже не почувствовал отдачи. Второй и третий раз стрелял уже более уверенно. При осмотре мишеней в моей оказалось три дырки, одна — восьмёрка и две — девятки, в итоге — двадцать шесть очков из тридцати возможных. Для начала совсем неплохо. Вся группа отстрелялась посредственно, а мой результат так никто и не перекрыл. Юрка Ерохин выбил двадцать четыре очка, а Иван Бушуев на два очка меньше его, но это не помешало нашей троице получить значок «Ворошиловский стрелок». Значок этот был необыкновенно красив, состоял из звезды на фоне красного знамени, обрамлённого с одной стороны шестернёй, а с другой — снопом пшеницы. На звезде из красной эмали был изображён бронзовый стрелок, стреляющий по мишени из положения «Стоя». На выпускной торжественной линейке, где нам вручали табеля за 7-й класс, на моей груди красовалось полдюжины значков спортивной доблести, в том числе и самый главный — «Ворошиловский стрелок».

Счетовод

Время шло. Учитывая мои блестящие успехи за 7-й класс, родители разрешили мне учиться дальше. Учёба в школе давалась мне легко. Затрачивая не больше часа на выполнение домашних заданий, время у меня оставалось и на помощь родителям по хозяйству, и на занятие спортом, и на чтение художественной литературы. Газетные полосы пестрели репортажами о пуске в эксплуатацию новых заводов и фабрик, электростанций и линий электропередач, об испытаниях новейших видов вооружений, в том числе танков, самолётов, подводных лодок и надводных военных кораблей. Вместе с тем, в связи с усилением военной мощи Гитлеровской Германии, постоянно звучали призывы о бдительности и боевой готовности для отражения возможной агрессии со стороны этой страны. Вот тут–то и был выдвинут лозунг: «Хочешь жить в мире, готовься к войне». Народ, уставший от постоянных войн и потрясений, с ужасом думал о возможном столкновении и, не покладая рук, трудился, каждый на своём месте, укреплял престиж, экономическую и оборонную мощь страны. Профессия кадрового военного командира стала одной из почётных и престижных в стране.

… Из моих друзей продолжить учёбу разрешили только Ивану Бушуеву, с которым в детстве у меня произошёл конфликт. На летних каникулах после восьмого класса я уже трудился в колхозе прицепщиком. Теперь колхозные поля обслуживали МТС (машино–тракторные станции), в которых появились тракторы и комбайны отечественного производства. Колесные тракторы СТЗ выпускал Сталинградский тракторный завод, а гусеничные ЧТЗ — Челябинский, комбайны же производились на Саратовском комбайновом заводе. Трактористы и прицепщики были из местных колхозников, и платили им, как и всем колхозникам, натуроплатой, то есть зерном. Учет труда вёлся трудоднями, то есть палочками, как считали в народе. Когда старший брат Николай ушёл служить в армию, отцу с матерью семью из шести душ пришлось кормить самим. Спасала нас, как и большинство колхозников, корова, да огород в сорок соток. Роль няньки к тому времени уже исполнял Сергей, которому исполнилось двенадцать лет. При таком бедственном положении семьи я изо всех сил старался помочь родителям. Хотя за лето заработал более четырехсот трудодней, почти что годовую выработку колхозников полеводческой бригады, хлеба, заработанного нами с отцом, все равно не хватало, и выпекала его мама из муки пополам с картофельными очистками. Ощущение голода тогда у меня не прекращалось никогда. Однако это не мешало мне прилежно учиться, заниматься физкультурой и спортом, и как учила партия и комсомол, стать достойным защитником Отечества. В стране происходил патриотический подъем. Повсеместно в больших городах создавались аэроклубы, где молодёжь училась летать на планерах и спортивных самолётах, прыгать с парашютом и участвовать в соревнованиях. С комсомольцами призывного возраста проводились военно–патриотические игры, где молодых людей учили стрелять, метать гранаты, ходить по азимуту, преодолевать горные перевалы и водные преграды. Слово «война» витало в воздухе, но советским людям внушили, что Красная армия настолько сильна, что никогда враг не посмеет топтать нашу землю, а если осмелится нарушить нашу границу, то будет бит на своей же территории. Об этом слагали песни, снимали кинофильмы, писали книги. Мы были убеждены, что слова вождя и учителя всех стран и народов, товарища Сталина, не расходятся с делом. Тогда и я под патриотическую эйфорию решил поступать в Орловское танковое училище. Благо тогда в военные училища принимали юношей с незаконченным средним образованием. Отец с матерью, одобрив моё решение, рассудили так: «Профессия военного командира хорошо оплачивается, пусть учится, может, когда станет командиром и нам поможет».

Я собрал необходимые документы и поехал в город Орёл, где находилось это училище. В приёмной комиссии меня очень огорчили, объяснив, что по возрасту я не подхожу и вежливо попросили приезжать на другой год. Пришлось идти в девятый класс. С ещё большим упорством и старанием принялся учиться и заниматься спортом, ибо знал, чтобы поступить в училище, надо быть хорошо подготовленным физически и отлично освоить школьную программу. Окончив девятый класс с похвальной грамотой, решил отложить поступление на следующий год, а пойти на работу и помочь родителям. Как самого грамотного, приняли меня в правление колхоза счетоводом. Я прекрасно знал математику, имел красивый каллиграфический почерк и в правлении был буквально нарасхват. Я составлял бухгалтерские отчёты, вёл переписку с районной администрацией, писал различные лозунги и транспаранты для демонстраций, выпускал стенгазеты и стал просто незаменимым канцелярским работником. Любую работу я выполнял с любовью и старанием, за что неоднократно получал почётные грамоты и премии в виде пуда пшеничной муки, или отреза материи на костюм.