Нечестивый
Шрифт:
— Я рассчитывал, что Павел Михайлович разработал новый вид энцефалографии, — продолжил рассказ Кудряшов, — но детально разобравшись в устройстве аппарата, носившего номер три, я понял, что это просто куча проводов и транзисторов, выводящая на экран помехи. Но доктор действительно верил, что аппарат работает и мог часами толковать шум на экране.
— А куб и символы? — спросил я, садясь на корточки.
Возможно, что эта тварь просто прикидывается Кудряшовым, чтобы отвлечь мое внимание и убить. Но мне было жутко интересно, чем закончится история и какое я имею к ней отношение.
— Год назад доктор привел
Он с гордостью посмотрел на меня, словно ожидая аплодисментов. Я состроил одобрительную мину, не забывая следить за его движениями.
— И оно сработало, — радостно воскликнул Кудряшов, — оно и правда показывало самые мучительные человеческие переживания и страхи. За рубежом были только примитивные схемы, а у нас живое кино прямиком из подсознания. Была только одна проблема, испытуемые умирали сразу после сеанса. Но мы старались выбирать людей, оставшихся без родственников.
— Но какого хера, я оказался у вас, привязанным к стулу? — спросил я, наблюдая за переплетенным пучком червей, высунувшихся из левой ноздри Кудряшова.
— Молодой человек, я вас впервые вижу, — удивился тот, — хотя, вначале голос показался мне странно знакомым. До взрыва мы проводили эксперимент на пожилом мужчине, с биполярным расстройстве, и молодой девушке, с маниакальным синдромом. Поэтому, я удивился, откуда ты знаешь такие подробности.
— Понятно, — сказал я, — хотя на самом деле ничего не понятно.
После того, как я увидел белесых червей, то и дело выглядывающих из всех отверстий, откровенничать перехотелось.
— А как звали вашу сестру? — спросил я, внимательно наблюдая за его реакцией.
Кудряшов недоуменно посмотрел на меня, словно я сморозил несусветную глупость.
— Ее звали… — начал он и прервался, словно сам удивленный, тем фактом, что забыл имя сестры.
— Спаси меня! — громко закричал Кудряшов и обрушился градом мелких, извивающихся тварей.
Я тотчас же вскочил на ноги и отбежал подальше. Как и ожидалось, через пару секунд шевеление превратилось и осталась только белый налет. Почему он попросил меня спасти его?
Я помотал головой, сейчас это не имеет никакого значение. Чем больше ты думаешь над тем, чего не понимаешь, тем больше запутываешься и теряешься. Самое главное идти вперед, чтобы вновь не ощутить невыносимую боль.
Бобус
Я осторожно погрузил ступню в воду, внимательно наблюдая за поверхностью. Рыбки реагирует на кровь, хоть первая и попробовала пробраться мне в уретру. Ничего не произошло, ни всплесков, ни бурления и я побрел вперед.
Островок давно остался позади, а я все шел, рассекая теплую водичку. Ступни приятно щекотал мягкий песок на дне. Кожа сморщилась от долгого пребывания в воде. Вокруг была только лазурная, блестящая гладь, куда ни глянь колышущаяся водная пленка. Я вспомнил, что в прошлый раз видел едва уловимые очертание разрушенных зданий вдалеке.
Я даже не ощутил момента, когда все поменялось.
Через несколько минут под ногами остался только сухой песок. Везде были разбросаны большие, черные отломы скал и скрученные сухие стебли кустарника. Я направился к одной из скал, чтобы осмотреть ее вблизи.
Поверхность на ощупь совершенно гладкая, будто ее столетиями неустанно шлифовали водой и песком. Отсюда они уже не выглядели, как здания, было видно, что переходы неровные и хаотичные.
Я направился дальше, петляя между участившимся рядами черных камней. Ноги увязали в сухом, растекающимся под моим весом песке. Я почувствовал соленые капли пота, стекающие на лоб. В горле пересохло, но пить не хотелось. Здесь не хотелось есть или испражняться. Хотя я и ощущал, что при желании могу выдавать из себя вялую струю мочи, но сам акт представлялся странным и неуместным.
Я услышал вдалеке шум. Он слышался за огромной, приземистой скалой, растянувшейся на многие десятки метров. Если остальные камни стремились вверх, то эта скала развалилась ленивой черной гусеницей.
Стараясь не шуршать песком, я направился вдоль скалы к источнику звука. Издали шум казался похожим на человеческую речь, но сейчас, когда нас разделяло всего несколько метров камню, походил на животное фырканье.
Я обогнул скалу и притаившись на самом углу, осторожно вытянул голову. Шум исходил от группы весьма странных существ, походивших на перевернутые кожистые груши, с тонкими палками конечностей. Довольно большие глаза располагались посредине светло серого туловища, но ни рта, ни ушей видно не было. Самый крупный из них едва превышал полтора метра в высоту. Они толкались увесистыми круглыми животами и издавали тот самый фыркающий звук. После угрожающих скелетов, огромных рептилий и прочих тварей выглядели они безобидно, даже по-своему мило.
— Бобус, бобус, — неожиданно закричал самый крупный, — бобус.
Я не сильно ошибся, крик здорово напоминал человеческую речь. Груши существ бросились врассыпную, стараясь поскорее укрыться за скалами. Один попытался скрыться за куцым пучком травы, что выглядело донельзя нелепо. Похоже, они что-то заметили и были испуганы.
Груша спрятавшаяся за травой, видимо поняла бесполезность своего укрытия и громко зафыркав, бросилась в мою сторону. Я наблюдал, как она проворно перебирает ногами, но объемный низ, заставлял тело раскачиваться из стороны в сторону замедлял движения.
До моего укрытия оставалось не более дести метров, когда земля позади существа вздыбилась, подняв фонтан песка и зеленое пятно промелькнуло в вихре осыпающихся песчинок. Груша застыла на месте и спустя мгновение плашмя упала на земля. На ее спине, потирая вытянутыми заостренным конечностями, сидело небольшое насекомоподобное существо. Если отрезать у кузнечика две лапки, увеличить до размера собаки и добавить плоское лицо с круглым ртом, усеянным множеством мелких зубов и черными блестящими глазками, вы получите эту тварь.