Недошутка
Шрифт:
Глава
– Скажите, доктор Хантер, – спросил Фил у врача при утреннем обходе, – а возможно ли такое, чтобы одновременно два здоровых, ну, относительно человека впали бы в кататонический приступ, а спустя некоторое вышли из него и продолжили то, что делали?
– Боюсь, это из области фантастических допущений, – покачал головой пожилой доктор. – Это тяжелый симптом тяжелого состояния, а не какая-нибудь ветрянка, и не уходит просто так, а требует длительной лекарственной терапии.
– Так я и думал, спасибо, – кивнул Фил.
–
Фил слегка удивился неожиданному вопросу, но ответил:
– Двенадцатого июня.
– А чтоб ты мог забраться на крышу башни, – она озорно подмигнула, – если вдруг придёт желание посмотреть на звезды и за горизонт. Меня только это здесь и утешает. Набери эти цифры и откроешь дверь.
– Там в коде эта дата была? – еще больше удивился Фил.
Рика даже хохотнула от его наивного вопроса:
– А ты забавный… Нет, я сегодня его установлю. Даже сейчас. Пойдём, покажу?
– Обычно математический дар встречается у девочек не так часто, но у Кристианы он был сконцентрированным – что, видимо, как-то повлияло на прочие сферы.
Хотя Алекс не имел опыта общения с настоящими психами, Кристиана прежде всего была женщиной. Молодой и привлекательной, к тому же. Хотя и не красилась и стриглась под мальчика, но под объемным халатом угадывались соблазнительные изгибы, и ее запах был чистым запахом женщины, и в общении он оттолкнуться именно от этого.
Кристиана была слишком умна и слишком несчастна. Даже Алекс не обладал соответствующими познаниями в математике и не мог уже поддержать разговор про алгоритмы на нужном уровне, но все-таки кое-что для нее он сделать мог.
– Я и подумала, может, вы могли бы помочь?
Правда заключалась в том, что Алекс мог помочь только словами, а слова – летучая субстанция, сегодня они помогли человеку, а завтра рассеялись без следа, и он снова винит себя, и так это будет длиться, пока человек твердо намерен выесть себя изнутри. Чувство вины – на редкость разрушительная и ограничительная сила, не оставляет мало шансов достучаться до человека.
Но он всё же попытался:
– Никто ни разу меня не коснулся, – всхлипнула она, и тут Алекс увидел еще один способ, как можно помочь ей.
Томас Сноудон, граф Чествик-Милфорд, как обычно в это время суток, находился в библиотеке в Мастерфилде. Как-то в минуту откровенности или душевного порыва граф назвал ее душой дома, как будто смешались разные века. Двери были старинные – двустворчатые и деревянные. Вместо камина там осталась лишь каминная полка: сам камин замуровали, когда в Лондоне запретили топить углем во избежание смога. Из значимых деталей присутствовали часы эпохи Регентства, табуретка викторианской эпохи с цветочным орнаментом, пара масляных ламп с темно-зелеными абажурами и резные вещицы из липы конца 17 века в манере Гринлинга Гиббонса.
Несколько стульев были обиты бледно-зеленой тканью и украшены монограммой рода: буква «S» в окружении вензелей. Еще пара кресел были обиты серым
Алекс, постучав, зашел.
– Я искал что-нибудь про жертв нейровмешательства того хирурга и нагуглил вот это, – он протянул графу телефон с фото. Справедливости ради, это был единственный случай, что удалось нарыть, но ведь никогда не знаешь, когда история долбанет повтором.
– Не думал, что это будет в открытом доступе, – проговорил только граф.
– Это не в открытом, – покачал головой Алекс. Кристиана, помимо того что оказалась очень талантливой в постели – пожалуй, самой изобретательной девушкой из всех, что у него были, – показала еще и свой хакерский талант. – Я подумал, может, у вас нашлось бы что рассказать.
– Я обязан? – помолчав, спросил новый граф.
– Вовсе нет, наоборот, отозвался Алекс, – но чтобы помочь Филу, мне нужно знать как-то побольше.
– Все это, – граф кивнул в окно, за которым начинался парк, – на самом деле больше бремя. Мой брат справился бы со всем намного лучше.
Родители все не решались отключить. Патрик был любимчиком матери и гордостью отца. Отличник учёбы, прекрасный спортсмен, ловкий наездник и охотник и просто обаятельный общительный красавчик, с красавицей-невестой Матильдой и кучей приятелей по Оксфорду и клубу, до роковой охоты он казался человеком, которому всегда улыбается фортуна. А младший сын, запасной всегда находился в тени. На той охоте он хотел наконец первым настичь лиса, в кои-то веки, но при этом вовсе не хотел собирался задевать лошадь Патрика. И уж конечно, даже представить не мог, что она понесет, и с такими катастрофическими последствиями.
И, самое обидное, даже после удара копытом все было не так уж плохо – Патрик был в больнице в сознании целых несколько дней, жаловался только на спутанность сознания, амнезию и головные боли. Врачи предложили сделать вмешательство, и родители после раздумий согласились. Точнее, граф согласился, он хотел, чтобы первенец и дальше во всем был первым, графиня до последнего возражала. И это его решение стало ошибочным – все-таки нейрохирургия тогда еще была не на таком высоком уровне. Плюс трепанация, видимо, была проведена с какими-то ошибками или нарушениями, и положение Патрика ухудшилось безвозвратно. Томас так и не успел с ним объясниться.
Когда у Томаса родились дети – сначала Филипп, а потом Селеста – было уже окончательно понятно, что надежды нет. Старшие родственники решили не пускаться в объяснения детям про тонкости операций и безнадежной комы, и сказали, что у них был дядя, но умер молодым. Да, очевидно, в семействе Сноудонов не было принято разговаривать по душам с подрастающим поколением. При этом отключить его от приборов сами родители так и не решились. Видимо, надеялись до последнего, даже спустя годы, что вдруг вот-вот и ему снова повезет. Но отношения в семье после этого, конечно, никогда уже не стали прежними, – Томаса даже отослали на несколько лет учиться в Европу с глаз долой, но потом как-то все смирились.