Нефертити

Моран Мишель

Вернуться к моей жизни в Фивах оказалось нетрудно. Нил нес свои воды, птицы пели, цапли вели брачный танец, а Бастет шествовал по дому, словно владыка Египта.

Мы с Ипу отправились на рынок, купить рыбы для Бастета, и я снова вспомнила о том, как великолепны Фивы. Розоватые холмы и темное золото камня сияли чистыми красками раннего утра. Старухи раскладывали на прилавках свои товары, жевали бетель и сплетничали друг о дружке. Река отливала золотом под лучами зимнего солнца, а люди с тяжелыми сетями несли груз с торгового

корабля. Мы прошли через толпу, и мужчины сперва глядели на меня — их внимание привлекали мои золотые и серебряные украшения, — но куда дольше их взгляды задерживались на Ипу, которая проплывала меж прилавками, улыбаясь шуткам мужчин.

Плотник Пасер пожелал узнать, доволен ли фараон сундуком, который он для него сделал семнадцать лет назад.

— Он до сих пор стоит в покоях фараона, на самом видном месте, — сообщила ему Ипу.

Старик развернулся и захлопал в ладоши.

— Вы слышали?! Сундук работы Пасера Плотника стоит в Приречном дворце!

Я посмотрела на Ипу. Та улыбнулась, довольная своей ложью. Пасер подался вперед:

— Я мог бы работать на постройке гробниц. Спорим — они бы меня взяли, если бы я поехал в Амарну! Я мог бы вырезать ушебти для путешествия фараона в загробный мир!

— А что же твоя дочь будет делать без тебя? — спросила Ипу.

— Она тоже могла бы поехать! — восторженно отозвался Пасер, потом тяжело вздохнул. — Увы, это всего лишь стариковские мечты.

— Не такой ты и старик, — польстила ему Ипу, и плотник ухмыльнулся.

Мы зашагали дальше, и я напомнила Ипу про рыбу для Бастета.

— Мы пойдем к Ренси, — пообещала она. — У него всегда была самая лучшая рыба.

— Рыба для Бастета. Не думаю, что он заметит разницу.

Ипу выразительно посмотрела на меня:

— Этот мив прекрасно все понимает!

И она целеустремленно зашагала к последнему прилавку на рынке — и резко затормозила, увидев вместо Ренси какого-то молодого человека. Он был высок, хорошо сложен, и руки его не были руками торговца рыбой.

— Чем могу вам помочь, госпожи мои?

— А где Ренси?

— Отец на два месяца уехал в Мемфис по делам. На это время его буду подменять я.

Ипу подбоченилась:

— Ренси никогда не говорил мне, что у него есть сын.

— А мне отец никогда не говорил, что у него есть такие очаровательные покупательницы.

Молодой человек смотрел на нас обеих, но я видела, что его комплимент был адресован Ипу.

— Ну что ж, нам нужен окунь. Свежий окунь, а не выловленный два дня назад и натертый тимьяном.

Сын Ренси, похоже, опешил.

— Вы что, вправду думаете, что я стану продавать лежалую рыбу?

— Не знаю. А сын Ренси — такой же достойный уважения человек, как и его отец?

Молодой человек протянул Ипу деревянную миску с уже нарезанным окунем.

— Можете взять это домой, а потом скажете мне, есть ли в Фивах рыба лучше этой.

—

Боюсь, она не сможет вам этого сказать, — невозмутимо произнесла я. — Это для мива.

Продавец посмотрел на Ипу, как на ненормальную.

— Окунь для кота?! — воскликнул он и попытался забрать миску.

— Поздно! — возразила Ипу. — Ты уже ее продал!

— Это же лучшая рыба в Фивах!

Молодой человек повернулся ко мне в поисках поддержки.

— И я дам ее самому лучшему миву в Фивах, — пообещала Ипу.

— Но нельзя же скармливать окуня миву!

— Как тебя зовут? — решительно спросила Ипу.

Продавец рыбы нахмурился:

— Джеди.

— Ну что ж, Джеди, — Ипу аккуратно взяла упакованного окуня под мышку, — когда твой отец вернется, моя госпожа непременно похвалит тебя ему.

Она вышла, а Джеди остался смотреть ей вслед, разинув рот. Потом он перевел взгляд на меня.

— Я видал ее прежде. Она всегда такая дерзкая?

Я улыбнулась:

— Всегда.

Пахон выдался не по сезону теплым. Я начала убирать пожухлую листву и рассыпать толченую яичную скорлупу, чтобы подкормить почву. Наш дом на несколько месяцев раньше срока заполыхал яркими каннами и зацветшим гибискусом, но, когда я потянулась сорвать цветок лотоса, мне вспомнилась Нефертити, и меня захлестнуло ощущение утраты. В гневе я отказалась извиняться, а вот сейчас мне представилось, как мать сидит одна в своих покоях, пока отец трудится в Пер-Меджате, рассылает лазутчиков и пишет свитки, пытаясь выяснить, насколько далеко продвинулись хетты в Миттани. Когда я сидела на балконе, ко мне подошла Ипу:

— Ты сама хотела этого, госпожа.

Я печально кивнула:

— Я знаю.

— Ты оставляла их и прежде, — заметила Ипу, не понимая моих страданий.

— Но не так. Теперь мы разлучены, потому что Нефертити злится, а мать будет беспокоиться, а отцу потребуется моя помощь, если у нее начнутся трудности, да вот только меня там не будет.

Я посмотрела вдаль и подумала: «Были бы у меня дети — все бы было иначе». Я бы заботилась о сыне или учила дочь разбираться в земле. Я никогда не стала бы брать кормилицу для своего ребенка. Он был бы моим и только моим. Он был бы для меня всем. И я не стала бы выделять любимицу среди своих дочерей. Но Таварет благословила не меня. Богиня предпочла улыбнуться Нефертити.

— Ну, будет. — Ипу попыталась отвлечь меня от мрачных мыслей. — Пойдем сходим на рынок и посмотрим на глотателей огня.

— По жаре?

— Мы можем найти тень, — предложила Ипу.

Мы отправились на рынок во второй раз за семь дней и окунулись в толчею. Нам ничего не требовалось покупать, но каким-то образом тот торговец рыбой, которому приглянулась Ипу, отыскал нас. Он протянул нам два пакета, завернутых в папирус, и смахнул со лба вспотевшие на жаре волосы.